Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
27.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[Архив]
Поверх барьеровАвтор Марина ЕфимоваПрезидент-генерал. К 50-летию избрания в президенты Дуайта ЭйзенхауэраВесной 1964 года известный тележурналист Уолтер Кронкайт брал интервью у 74-летнего Дуайта Эйзенхауэра для документального фильма о высадке в Нормандии. Эйзенхауэр провел всю беседу на нормандском кладбище - огромном поле белых крестов. Он сказал. Дуайт Эйзенхауэр: Моя самая заветная надежда, что мы никогда больше не увидим вот этого зрелища, этих тысяч крестов. Каждый раз, возвращаясь сюда, я молюсь за то, чтобы человечество научилось понимать больше, чем оно понимало в это время. Те, кто лежит под этими крестами, дали нам шанс и время для того, чтобы набраться мудрости. Марина Ефимова: Эти слова дают ключ к пониманию правления Дуайта Эйзенхауэра, который был американским президентом 8 лет с 1952 по 1960 год. Он был победоносным генералом, всеми фибрами души ненавидевшим войну. Вот, что добавляет к этой характеристике Эйзенхауэра Сергей Никитич Хрущев, сын тогдашнего идеологического противника Эйзенхауэра советского премьера Никиты Хрущева. Сергей Хрущев: Собственно Эйзенхауэр был тот президент, который с американской стороны начал это движение к миру. Он в апреле 1953 года произнес свою знаменитую речь в Нэшнл Пресс-клаб, которую впервые в послевоенной истории от первого до последнего слова перепечатала газета "Правда". И это был первый шаг к встрече. И я считаю, что это огромное достижение. Так же, как и Хрущев, он был на войне и он понимал, что война невозможна. Когда-то я выступал с его внуком Дэвидом и сказал, что Никита Сергеевич не мог смотреть фильмы о войне, потому что он не спал после этого. Он ко мне подошел после этого и говорит: "И мой дед тоже никогда не смотрел фильмы о войне". Для него это было больше, чем политическое решение. Для него это была часть его внутреннего содержания. Марина Ефимова: Упомянутая речь Эйзенхауэра, произнесенная им через месяц после смерти Сталина, 16 апреля 1953 года, в Пресс-клубе, фактически официально закрывала этап холодной войны. Так же как фултонская речь Черчилля открывала ее за семь лет до этого. Диктор: Право каждой нации сформировать свое собственное правительство и собственную экономическую систему неотъемлемо. Попытки любой нации диктовать другим их формы управления недопустимы. Ни одна нация не может в наше время добиться мира и благополучия путем изоляции. Только путем сотрудничества с другими странами. Я призываю не только Советский Союз, но и другие страны начать новую войну, не с врагами, а с отсталостью и нуждой. Марина Ефимова: После этой речи по всему миру пошла волна надежды, особенно, когда газета "Правда" опубликовала речь без купюр. Однако скоро западный мир опять съежился, узнав, что Советский Союз изготовил водородную бомбу и что коммунисты по девизом освободительной войны захватывают Вьетнам, который был тогда французской колонией. Диктор: В 2 часа ночи 10 апреля 1954 года американский посол во Франции был поднят с постели звонком французского министра иностранных дел, который сказал ему, что французские войска с трудом удерживают город Дьян Бьян Фу - их последний оплот - и отчаянно нуждаются в помощи. Французский президент просит американцев провести всего лишь один рейд и обстрелять войска коммунистов с воздуха. Марина Ефимова: Эйзенхауэр послать самолеты отказался. О причинах отказа рассказывает участник нашей передачи, в прошлом советник президента Эйзенхауэра по вопросам национальной безопасности, генерал Эндрю Гудпестер. Эндрю Гудпестер: Время колониализма прошло, и Эйзенхауэр с его опытом войны в африканских французских колониях понял это раньше других. Поэтому он пытался убедить французов найти приемлемые пути мирной деколонизации Вьетнама и вообще Индокитая. Но во Франции на этот счет не было никакого единодушия. Марина Ефимова: Но ведь Эйзенхауэр своим невмешательством помог экспансии коммунизма во Вьетнаме. Эндрю Гудпестер: Разумеется, Эйзенхауэр предпочел бы видеть во всем Вьетнаме установление демократического режима, а не коммунистического. Тогда ведь тоже поднимался вопрос о вводе американских войск во Вьетнам. Но Эйзенхауэр был категорически против этой меры и настоял на своем. Его принцип в этих вопросах был таким - помогать защитникам демократии и свободы всеми силами, но не воевать за них. Он любил повторять: "Мы не новый Рим, чтобы окружать мир имперскими стенами". Марина Ефимова: Вот, что добавляет к этой декларации другой сотрудник президента Эйзенхауэра политолог доктор Уильям Иволд. Уильям Иволд: Линдон Джонсон тоже не остановил коммунистов, несмотря на то, что вся наша армия была во Вьетнаме. Во всех восточных странах, которые захватывали коммунистические режимы, Эйзенхауэр предвидел сложность, двусмысленность и безнадежность военного вмешательства. Он считал, что бомбы, сброшенные в джунгли и в пустыни ничего не решат. С моей точки зрения, в нескольких случаях Эйзенхауэр должен был бы сделать больше. Когда советские вторглись в Венгрию в 1956-м, многие, и я в том числе, ждали от него вмешательства. Но он категорически отказался даже рассматривать такую акцию. Советский Союз был вооружен до зубов, и Эйзенхауэр считал, что вмешательство Америки могло спровоцировать третью мировую войну. И, может быть, он был прав. Да, Эйзенхауэр не хотел воевать на территории тех стран, которые стали сферой влияния Советского Союза. Иногда он знал, что их будет трудно защищать, иногда считал, что внутри этих стран у нас слишком мало поддержки и понимания, что они могут быть вовсе не готовы к тому образу жизни, который мы можем предложить. Но он был непреклонно тверд в защите нашей сферы влияния. В том, что он считал самообороной. Марина Ефимова: Один из биографов Эйзенхауэра Мерил Пьюси написал о нем: "Он не был человеком войны, он был человеком мира, по инстинкту воспитанию, убеждению и по опыту". И когда я сказала Сергею Хрущеву, что все-таки это неожиданно, что воспитанник Вест Поинта, сделавший блистательную военную карьеру, был таким миротворцем, Хрущев ответил. Сергей Хрущев: А я думаю, что это, как раз нормально. К войне расположены генералы, которые не воевали. А те генералы, которые воевали, они воевать не хотят. Марина Ефимова: Дуайт Эйзенхауэр пять лет сопротивлялся идее выдвижения его кандидатуры в президенты. Любопытны его резоны. Диктор: Первый - я генерал и мне неприятно было бы думать, что моя политическая карьера держится на жертвах, принесенных солдатами. Второй - во время войны я командовал не республиканцами и демократами, а американцами. И, став республиканским президентом, я всегда буду чувствовать, что предаю тех моих солдат, которые были демократами. Третий резон - наивысший момент моей карьеры - капитуляция Германии. Зачем мне пачкать свою биографию партийными интригами? Марина Ефимова: Однако в 1951 году опросы показали, что в США не только республиканцы, но и 40 процентов демократов предпочитают кандидатуру Эйзенхауэра всем другим. И как только Эйзенхауэр почувствовал, что его сопротивление становится похожим на каприз, он немедленно согласился выставить свою кандидатуру. После выборов и победы Эйзенхауэра у американцев начались страхи. Сможет ли генерал, привыкший отдавать команды сотрудничать с Конгрессом, где надо не командовать, а убеждать? Томас Доерти: Эйзенхауэр был человеком до глубины души преданным духу конституции и с необычайным уважением относился к коллегиальному правлению. Большую часть его срока лидерами конгресса были представители оппозиции, демократы. И поэтому, если он хотел провести через Конгресс какое-то свое предложение, он должен был работать с ними, и надо сказать, что из 275 его предложений 182 были приняты Конгрессом. Это редкая удача. Он часто приглашал лидеров оппозиции в Белый Дом, где вечером, за стаканом виски они часами обсуждали проблему и, в конце концов, находили приемлемый компромисс. Так что он добивался своего уж никак не военными методами. Марина Ефимова: Тем не менее, Эйзенхауэр не только сам применял военный метод работы, но и сделал его примером для самых мудрых своих преемников. Томас Доерти: Эйзенхауэр делегировал обязанности. Он находил лучших специалистов в каждой области, давал им спектр работ и определенную степень самостоятельности. То есть, это был метод генерала армии, где каждый начальник дивизии отвечает за свой участок фронта. Этот метод руководства позволял самому Эйзенхауэру заниматься только самыми важными вещами и успешно решать сразу много проблем. Он считал, что человек, которые не дает своим подчиненным принимать самостоятельные решения по частным вопросам, не может быть лидером. Марина Ефимова: И он был лидером. Никто не мог его сбить с тех принципов, на которых он стоял и которые формулировал с солдатской краткостью. Он говорил: "В отношении каждого отдельного гражданина политика моего правительства будет либеральной. В вопросах национальной экономики - бюджет, налоги, финансы - она будет консервативной". Журналист Бентон дал, может быть, самую точную характеристику принципов Эйзенхауэра в обзорной статье в "Нью-Йорк Таймс Мэгезин": "Честь важнее мира. Мир важнее выгоды. И реальное благосостояние народа важнее любых экономических доктрин. Возможно, именно поэтому достижения Эйзенхауэра в сфере хозяйственной так бесспорны и безусловны". Томас Доерти: Самое популярное достижение Эйзенхауэра - создание сети многополосных скоростных шоссе. Они абсолютно изменили образ жизни американца. При нем заметно были уменьшены правительственные траты. В те времена это означало главным образом увеличение трат на оборону. Эйзенхауэр все время подчеркивал необходимость соблюдения баланса между развитием военно-промышленного комплекса с его государственными дотациями и развитием частного сектора экономики, который один только и может создать в стране материальное благополучие. Марина Ефимова: Я всегда думала, что понятие военно-промышленный комплекс - изобретение либералов, не понимавших реальной опасности со стороны коммунистического блока. Я не знала, что его ввел Эйзенхауэр. Томас Доерти: Эйзенхауэр впервые употребил это выражение в своей прощальной речи. Уж кто-то, а он-то знал, какой инерцией обладает военная машина, какой способностью к разрастанию обладает военная бюрократия, и как опасно может быть ее давление на политиков. Поэтому Эйзенхауэр всегда держал их под контролем и не давал военной индустрии перевесить индустрию мирную и тем нарушить экономический баланс в стране. Марина Ефимова: Критики Эйзенхауэра обвиняют его в том, что он мало заботился о решении расовой проблемы и не сумел предотвратить расовые беспорядки 60-х годов. Томас Доерти: Его деятельность в этой сфере всегда недооценивали. В 1954 году Верховный суд объявил расовую сегрегацию школ неконституционной. Это постановление вызвало взрыв возмущения среди белых южан. Эйзенхауэр безуспешно пытался действовать убеждением, а когда это не помогло, он послал воинское подразделение в ту школу, которую пикетировали белые родители. Эта мера демонстративно принятая президентом, которого в Америке все, без исключения уважали, сыграла огромную роль в движении за гражданские права. Марина Ефимова: Критики правы в том смысле, что Эйзенхауэр не проводил радикальных реформ. Не ввел аферматив экшн, не увеличил пособие по бедности велфер. Он говорил: "Терпимость нельзя ввести ни законом, ни силой. Ее можно добиться только постепенным созданием морального климата в стране". Кто-то из британских политиков сказал по него: "Дуайт не любит политику, но он политик в достаточной степени, чтобы понять, что некоторые задачи нельзя решить. Во всяком случае, нельзя решить быстро". Ни один автор, пишущий об Эйзенхауэре, не применит подчеркнуть, что он был типичным американцем. Автор статьи в энциклопедии Британика пишет. "На его лице и высокой фигуре было большими буквами написано, что он американец, доброжелательный, общительный и обаятельный американец. Личным девизом Эйзенхауэра были слова его учителя: "Относись серьезно к делу, а не к себе". Он любил вспоминать, как во время войны британский генерал бежал к нему под огнем, чтобы спасти от смерти. А когда опасность миновала и Эйзенхауэр сказал, как он тронут заботой, генерал честно признался: сэр, моя главная забота, чтобы с вами ничего не случилось в моем секторе. Биограф Пьюси пишет. Диктор: Среди его типичных американских свойств было умение поставить предел. Он был перфекционистом, но раз приняв решение, он никогда не оборачивался назад и с чистой совестью переходил к следующей проблеме. Он обладал непобедимым оптимизмом и органической невосприимчивостью к идее поражения. Эйзенхауэр стал президентом из чувства долга. Но раз приняв его на себя, он выполнял его с энтузиазмом. Марина Ефимова: Что-то похожее можно сказать о его личной жизни. Его всем уже сейчас известный военный роман с англичанкой Кей Соммерсби Морган был его искренней, истинной и последней любовью. И все это понимали настолько, что и Черчилль и Рузвельт во время войны, когда приглашали к себе Эйзенхауэра, приглашали его всегда вместе с Кей. Он любил мечтать, что после войны у них будет ребенок. Но в глубине души знал, что никогда не нарушит своего долга перед семьей, перед женой. Еще в самом начале отношений с Кей, в самом разгаре страсти он сказал ей: "Ты понимаешь, что происходит в моем сердце. Ты знаешь, что я все время хочу тебе сказать, но я не имею права это сказать, не имею права". На следующий день после подписания в его кабинете капитуляции Германии он уехал из Европы и от Кей. И ни разу в жизни не обернулся назад. "Гений Эйзенхауэра, - писал автор статьи о нем в Британской энциклопедии, - лежал в необычной области. Он умел сводить и вдохновлять на совместную плодотворную работу людей несовместимых культур и противоположных взглядов. Полагаясь на этот свой талант, Эйзенхауэр начал прощупывать почву для сотрудничества с правительством Советского Союза. После того, как Советский Союз согласился на независимость Австрии, впервые доказав не словами, а делом готовность к сотрудничеству, после визита в Америку Хрущева в 1959-м, Эйзенхауэр решил предпринять попытки договориться о начале всеобщего разоружения. В первую очередь, ядерного, конечно. И в этот, абсолютно критический момент, в 1960-м году, советские сбили над своей территорией американский разведывательный самолет У-2. Томас Доерти: Имея за плечами опыт Перл Харбора, Эйзенхауэр постоянно проверял с помощью разведки состояние вооруженных сил советского лагеря на случай внезапного нападения. Он считал это делом первостепенной важности. Излишне говорить, что эта разведывательная деятельность имела чисто оборонительные цели. И, конечно, очень жаль, что мирный и дружественный диалог между лидерами двух лагерей был разрушен самым драматическим образом, когда советские подстрелили наш самолет-разведчик У-2. Этот эпизод на долгие годы отсрочил мирное сосуществование двух держав. Марина Ефимова: Неужели одна эта история нарушила возникшие было отношения? Сергей Хрущев: Я бы сказал, что она не нарушила, она разрушила. Потому что в Париже в 1960-м году обе стороны могли бы договориться о запрещении ядерных испытаний. Я знаю точно, что мой отец был готов к этому и, насколько я знаю сейчас от важных американцев, которые работали тогда в администрации, президент хотел завершить таким очень значительным актом свое президентство. И я думаю, что кто-то этого не хотел. Лично у меня убеждение, что это была провокация. Я помню, как давили на Никиту Сергеевича все люди из министерства обороны и моего военно-промышленного комплекса, включая меня самого, что нельзя прекращать испытания, и я понимаю, что и там они давили. Потому что Эйзенхауэр говорил Никите Сергеевичу в Кэмп Дэвиде, как на него давят американские генералы. Отец ему сказал: "И на меня то же самое". Эйзенхауэр грустно улыбнулся и говорит: "Может, мы заключим договор между мной и вами против наших генералов?". Марина Ефимова: Но ведь это был единственный эпизод. Намерения Эйзенхауэра были явно миролюбивы, он собирался с визитом в Советский Союз? Сергей Хрущев: Отец жаждал этой встречи, он считал, что мы можем эти отношения сделать более мирными. Тогда стали строить эту дачу на Байкале, на которой потом встречались все другие президенты. В Москве стали строить гольф-клуб, чтобы угодить президенту. Президент прислал в подарок Хрущеву катер, который стоял в посольстве. И потом полет Пауэрса все взорвал. Собственно, не полет Пауэрса. Отец не так уж эмоционально относился к самому полету. Его взорвало то, что госсекретарь сделал заявление: "Мы летали и будем летать над вашей территорией столько, сколько сочтем нужным". Ну и он, как глава великой державы, как он считал, независимой державы, счел такое оскорбление для себя неприемлемым, и тогда были сожжены все мосты. Он назвал Эйзенхауэра свиньей, что не очень дипломатично, и конечно, Эйзенхауэр с ним больше никогда встречаться не хотел, и отец с ним разговаривать больше никогда не хотел. Марина Ефимова: Боюсь, что не сам эпизод с самолетом, но абсолютная неподготовленность новых советских лидеров воспринять этот эпизод с дипломатической мудростью цивилизованных правительств, вот что на годы задержало потепление. Тогдашняя несовместимость персональных уровней мировых лидеров, мне кажется, была не совсем понятной даже Черчиллю, который писал Эйзенхауэру 8 августа 1954 года. Диктор: Не странно ли, что вы и Маленков никогда не встречались? Более того, что Маленков вообще никогда не выезжал за пределы России? И это в то время, когда оба лагеря наперегонки готовятся к перспективе уничтожения друг друга. Нет, говорят они, главы государств вообще не должны встречаться. Задачи, которые стоят перед человечеством, слишком велики, чтобы на их решения влияли отношения отдельных представителей человечества. Они должны решаться министерствами. Я же думаю, чем больше чиновников, тем хуже результат. Марина Ефимова: В годы правления Эйзенхауэра в его адрес было много критики. И главные претензии к его внешней политике были в том, что он слабо противостоял коммунистической экспансии. Доволен ли был сам Эйзенхауэр своим президентством? Томас Доерти: Он был больше, чем удовлетворен. Он был горд. Горд тем, что за время его правления ни один человек не был убит, ни кусочка территории не было потеряно. Он начал правление, когда шла корейская война, когда был спор за тайваньский пролив, когда шла борьба за судьбу Австрии, за судьбу Триеста. И все эти конфликты его правительству удалось решить мирно, и этим он был горд. Марина Ефимова: Сейчас про Эйзенхауэра говорят: он был практиком, проводившим в жизнь идеалы своего поколения. В знаменитой речи 1955 года о состоянии союза Эйзенхауэр сказал: "Борьба, которая идет сейчас в мире, это не борьба экономических теорий, форм правительства или военных сил. Это борьба за понимание человеческой природы. Или каждый человек подобие Божие, достойное уважения и увенчанное славой, или существо, не имеющее души и не представляющее ценности, которое можно порабощать и тиранить ради того, чтобы увенчать славу, государство или идею. Во времена агрессивного коммунизма, главное для нас - не потерять наши собственные представления о добре и зле. Ведь что делает свободное правительство свободной страны? Оно просто переводит на язык политики свою веру в Бога". Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
