Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
27.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[12-02-05]
Цена Победы. "Морпех" Яковлев: "победив немецкий фашизм, укрепились в собственный..."Автор и ведущий Владимир Тольц Александр Яковлев: ...Так вот, война. Я отдаю должное тому, что как-то сумела страна не дать распространиться немецкому фашизму на территорию России, Советского Союза. Но, исторически говоря, мы, положив 30 миллионов людей, самых грамотных, самых здоровых, самых молодых, гениев, писателей, врачей, ученых, композиторов и, победив немецкий фашизм, укрепились в собственный фашизм - сталинский фашизм. И особенно горько то, этого я тогда не понимал, это я сегодня говорю, у меня три боевых ордена, поэтому никто не может усомниться, что мы делали и как мы делали. Но я теперь понимаю: война была организована двумя людьми - Гитлером и Сталиным. И тот, и другой хотел этой войны. Только Сталин вел ее бездарно. Если в первые три месяца вся западная группировка разгромлена, половина убиты, половина в плен, сколько мы ни говорили о полководце великом Сталине, я не то, что никогда не поверю, я не верю, этого не было. Владимир Тольц: О своем участии в войне говорит ее участник и инвалид, кавалер боевых орденов, академик Александр Николаевич Яковлев. Его призвали в армию в августе 41, ему не было еще и 18. И он, деревенский парнишка, только-только окончил десятилетку. Александр Николаевич поясняет мне: Александр Яковлев: Понятно, что по бойкости, по умению ладить с окружающим миром и людьми деревенские ребята были гораздо ниже. И я как-то очень с внутренним испугом встретил новый для себя мир. Солдатам некоторым столько же лет, сколько мне, немного постарше. Вы знаете, ощущение было страха, причем гораздо больше, чем потом на фронте. Как ни странно, я вспоминаю те времена, - вдруг я из деревенской поселковой обстановки с очень небольшим кругом людей попал в лагеря военные, казармы, полк целый, большое количество людей, рота, батальон, и стал себя чувствовать гораздо более одиноким, чем перед этим... Владимир Тольц: Лагерь Бершедь, в котором проходил воинскую подготовку юный Яковлев, находился на Урале. Артиллерийский полк. Но Александра поначалу записали в танковые войска. Сказали даже, что направят в челябинское танковое училище. Затем новая перетасовка. Александр Яковлев: Прошла неделя - всем собраться с вещами. Топаем в Пермь пешком, километров 60. Всех сажают в эшелон и везут неизвестно куда. Кормят селедкой, только селедкой. И вместо в артиллерийское училище, танковое училище, авиационное училище, училище связи, после десятилетки все логично, все собрались такого рода люди, всех в глазовское второе Ленинградское стрелково-пулеметное училище, эвакуированное из Ленинграда в город Глазов. Все танкисты, летчики и прочие пошумели -как же так? Стали готовить из нас командиров взводов. Потому что к этому времени, оказывается, что-то около миллиона командиров взводов уже погибло. Владимир Тольц: Шла первая военная осень. Александр Николаевич вспоминает: Александр Яковлев: Проучился три месяца в Глазове, три месяца и десять дней. Наступает "день икс", выстраивают 2 февраля 42 года на площади при температуре 40 градусов. Зима была 41-42 страшно холодная. Когда говорили о "генерале-зиме", доля правды в этом была, больше такой зимы что-то я не помню. В Глазове доходило 42 градусов, но в этот момент было около 40. Нам все-таки разрешили "гуманисты" не стоять смирно, а притопывать ногами. И приказ, кому какое звание. Мне дали лейтенанта, поскольку я учился хорошо. Дали взвод, сказали, чтобы через две недели или сколько-то подготовил на фронт, а многие даже русского языка не знали. Как-то подготовить воевать. Стрелять они никогда не стреляли и нам не дали ни разу стрельнуть. Повторяли несуразицу военную, которая в училище, ничего на фронте, чему меня учили в училище, не потребовалось. И вот поехал я с этим взводом совершенно неграмотных пожилых людей, мне 18 лет и два месяца, на фронт. Но случилось чудо, мистика в результате общей неразберихи. Однажды остановились на одной станции, стоим. Вдруг всех офицеров по одиночке в помещение вызывают. Сидят трое - пехотный полковник, капитан первого ранга морской и третий в гражданском, видимо, из спецслужб или из особого отдела. И начинают обычные вопросы в то время: когда родился, где родился, кто отец? Ладно, идите. Так сутки продолжалось. На следующие сутки опять вызывают, дают документ: вы отзываетесь из такой-то части, вот вам все документы на питание, на проезд, вы направляетесь в распоряжение Балтийского флота. А Балтийского флота не было к этому времени, - Питер был уже окружен. Владимир Тольц: 6 бригада морской пехоты Балтфлота, куда 18-летний лейтенант Яковлев прибыл наконец вместе с другими такими же необстрелянными командирами, находилась на Волховском фронте. Александр Яковлев: Как раз буквально через какое-то время, когда окружили власовскую армию, первая встреча. Правда, первая встреча, когда походили, зарницы, стоящий постоянно огонь, шум, гам, стрельба. Тут стали приходить три человека, четыре человека. У нас капитан был неплохой особист, прощал зачисление, не докладывал. Но как-то, помню, пришли сорок с чем-то человек, они немцев не видели, все равно их в фильтрационный лагерь. Это потом я узнал, что это фильтрационный лагерь, а так погнал НКВД куда-то. Я забыл, когда мы пришли к штабу бригады, выстроились человек восемь. Выходит низенький человек, капитан первого ранга, смотрит на нас, все мальчишки и говорит: "Сопли утереть". Мы рукавом махнули. "Вот вы прибыли туда-то, туда-то, там-то, там-то, назначение получите в штабе. Начальник штаба сейчас скажет". Я оказался командиром 3 взвода роты тыловой разведки. Это отходили к немцам по ту сторону и перед боем безобразить. Думаю, что по опыту тому от двух до десяти километров зона действий была. Где землянку взорвать, где поджечь что-то, суматоху навести. Делали мы это. Владимир Тольц: В воспоминаниях побывавшего во многих боевых стычках и не раз раненого Александра Николаевича о войне я обратил внимание на часто повторяющееся словечко "повезло". О своем главном фронтовом везении Яковлев говорит так: Александр Яковлев: Если говорить о войне, что повезло, так вот мне повезло. Хотя меня сначала за командира не считали, все моряки, балтийцы, старше меня, да еще с элементами бравады. Считали позором ползать по пласту, только чтобы тельняга была видна, каски снимали с презрением - давай бескозырку. У них было железное правило, которое всеми свято выполнялось - не оставлять ни раненого, ни убитого у немца. Хотя приказы отдавали прекратить дополнительные жертвы, ничего не помогало. Это такая вот черта была, действительно такая героическая. А вот о войне... Я вообще не люблю о войне рассказывать. Любят рассказывать о войне, кто ее не видел и не знает, что рассказывать. Что рассказывать? Мы стреляли, они стреляли, опять мы стреляли, опять они стреляли, мы убивали, они убивали... Владимир Тольц: А вот вы. Александр Николаевич, вы знаете, что вы кого-то убили? Александр Яковлев: Понимаете - знаю. Я в своей книжке, в новом издании она выйдет, просто прошу прощения у тех матерей. Хотя мне тоже досталось, я получил четыре пули. В грудь навылет, в ногу. Здесь с раздроблением кости, мне вытягивали потом и еще ниже колена. До сих пор два осколка в легких и в ноге, в кости. И тогда это делалось как само собой разумеющееся, никаких сантиментов. Жалко было своих ребят. Все прощалось, что ты убиваешь, как-то про себя полностью прощалось, что в это же время твой товарищ, который пять минут, две минуты ты с ним разговаривал, а его уже нет, он уже убит. Владимир Тольц: Что же происходит с душой и психикой молодого человека, когда он сталкивается с необратимостью таких гибельных мгновений? Александр Яковлев: Помню первое крещение, когда у меня появилась злость военная. Когда я приехал, я не знал, как я буду стрелять по людям. Взяли мы деревушку. Там висит в исподнем с бороденкой, он оказался бригадиром колхозным. Его, немцы отступали из этой деревни, повесили. Произвело и на меня в том числе, и на моих товарищей жуткое впечатление. Мы взяли аж следующую деревню, никто этого не приказывал. "Полундра!" - пошло. Как так можно старика повесить? У меня в голове не укладывалось. А потом это взаимное убиение было обычным делом. То мы что-то возьмем, то немцы. Нет, занятие мерзкое. На войну я тогда смотрел как на защиту отечества, понятно, против фашизма. О фашизме я ничего не знал, что это такое. Я не знал, у меня три ордена военных, я не знал, что я патриот. Мы просто воевали, старались честно воевать. И когда сегодня развелась эта шпана, называющая себя патриотами, чтобы себя отделить от других, по-моему, в случае войны они все в тылу окажутся, а воевать буду снова, которые не называют себя патриотами. Это так, отступление мое, отношение к этому делу. Владимир Тольц: Александр Николаевич, а когда вы впервые увидели пленных живых немцев? Александр Яковлев: Вы знаете, я увидел первых живых пленных в июне-июле 42 года. Я недолго воевал. Мой взвод раза три сменился. Мне везло, все считали, говорят, что вроде как в рубашке родился. Одну пулю получил рядом с сердцем навылет. Был какой-то ангел-хранитель, все-таки позаботился. 16 человек, как сейчас помню. Почему помню? Был у меня во взводе такой матрос Проселков Иван из Воронежской области. Как уж он получил весточку? Ему брат старший написал письмо, что его семью немцы, отца, мать повесили, а его отец был секретарь партийной организации, а детей на огороде прямо, они спрятались между грядками, как-то не выдержали, шум, всех застрелили. Мы не знали об этом. Сказали, что надо в штаб отвести в особый отдел, такой порядок был, пленных. Пленные смирные, они не будут убегать, он их повел. А рота наша была автоматчиков, и автоматы действительно были. Я не могу сейчас сказать, что у нас не было оружия, не было боеприпасов, что нас плохо кормили. Как-то можно сказать, пехоту, видимо, выделяли. Мы по нормам снабжались с Балтийского флота. Офицерам даже сигареты американские. Я не курил. Он их повел и всех перестрелял. Трибунал, стали разбираться. И вот тогда он эту историю рассказал. Жизнь ему спасли. Собралась тройка. Обычно собиралась тройка как в гражданке, прокурор приезжал, кто-то из офицеров и кто-то из рядовых. Прокурор настаивал, что нужен расстрел, а офицер и матрос против. Он погиб все равно, он искал смерти... Потом в задачу нашей роты входило таскать "языков". Это было дело тяжелое. Я стал тогда удивляться характеру немцев. Он воевал, прекрасно воюет, отстреливается до последнего. Взяли в плен, руки скрутили или по голове шарахнули. Он лег, оружия нет. Становится совершенно дисциплинированным и идет туда, куда ему скажут. Меня все время это удивляло. Бог его знает, так получалось. Владимир Тольц: Вас когда ранило, в каком году? Александр Яковлев: Это тоже в 42-й. Осенью 42 года уже я отвоевался на всю жизнь. Владимир Тольц: А вот ощущения? Вы шли на фронт, как представляли: как долго продлится война, чем она кончится? Когда вы почувствовали перелом в ней? Александр Яковлев: Понимаете, первое мальчишеское впечатление о войне, когда меня провожали мои одноклассники, я первым был взят из класса, скоро и их всех забрали, было детское впечатление о войне. Сейчас приедем, морды этим фрицам набьем - это я цитирую, как говорили, и - домой. Но когда в училище стали служить, стали удивляться. Я помню, всех охватывало удивление - ну не может этого быть! Только что нам сказали, что мы на своей земле воевать даже не будем, а будем на чужой, и что разобьем любого врага. Вот эти все ворошиловские бредни. И тут немцы около Питера подходят, и Минск уже взяли, на Украине, Киев. Удивление, что происходит. Там не доходило до разговоров, что Сталин и прочее. Поверите, нет, но я ни раз не слышал в нашей бригаде, что произносилось имя Сталин ни в отрицательном, ни в положительном, как будто нет. Есть главнокомандующий Сталин, - читали приказы. Я удивляюсь, у нас был политрук, он морской офицер, разжалованный, он был капитан второго ранга. Его разжаловали до капитан-лейтенанта за что-то в Питере еще, какие-то грехи. Он проводил беседы информационные. Что бы он когда-нибудь рассказывал о Сталине или еще чего-нибудь. Он все время строил беседы, что мы защищаем свой долг, свою страну, свою землю. Какой-то был убедительный. Может быть, потому что это морские ребята, они любили все высмеивать. Действительно нас побаивались, это я не о себе говорю, а о ребятах - "черные дьяволы", "черная смерть". И был случай, нашу бригаду однажды ночью перебросили с одного участка на другой, целую ночь мы шли. Оказывается, там дивизия СС перешла в наступление, и сняли дивизию НКВД с этого места и нас. Оправдало себя, кстати говоря. Они пошли нахально, немцы, поначалу в рост. И командовал у нас не командир дивизии, а как раз удивительное дело, комиссар бригады, который нас встретил "сопли вытереть". Еврей, Ксендз фамилия, - странная очень, вроде польская должна быть. Удивительной храбрости человек. Тоже уже лет 50 ему было, но любил два пистолета, немножко театральность такую, а это нравилось ребятам, нравилась такая штука. И быстренько, если он выходил первым, в данном случае он вышел метров за сто до немцев, когда шли, там были окопы, и запел, смешно сказать, "Интернационал". И это, действительно, иногда очень трагическая, страшная, кровавая, а иногда такие моменты киношные, театральные. Владимир Тольц: Вы рассказываете, а я вспоминаю фильм "Чапаев", атаку каппелевцев, как раз там изображенную. То, что вы рассказываете, внешне очень похоже... Александр Яковлев: Похоже... И вы знаете, немцы были так удивлены, растеряны. По-моему, мы и побили в данном случае, побили неожиданностью. Они по их разведке вчерашней, что тут стоит воинская часть, обыкновенная, нормальная пехотная. И вдруг выкатывается волна матросов в матросской одежде, бушлат, "полундра!". У меня даже осталось общее впечатление, что, наверное, этого не было, но мне показалось, что как-то на минуту остановились от растерянности. И пошло дальше, рассказывать нечего. - У нас процентов 50 погибло и у них... В плен не брали немцы, мы тоже не брали. Кроме случаев, когда уж очень настаивал начальник особого отдела бригады. И то он действовал через начальника политотдела, с угрозами: "Надо, ребята. Вы поймите, надо взять пленного". А капитан, который курировал наш батальон, капитан был, как я уже сказал, человек приличный. Если приведем пленного, он нам котелка два спирта, у них запасы были. Владимир Тольц: А вы сам не курили, а выпивать-то выпивали? Александр Яковлев: Я помню, первого мая, мы обязаны были перед боем. Я не помню ни одного выступления, атаки, чтобы не выпивши. Причем не по сто грамм наркомовских, а грамм двести, стаканчик. Атаки были пьяные в основном. А почему двести? - Потому что это зависело от старшины. Просто на день опаздывала отчетность. Получит на тех, кого уже нет, а потом отчет пишет. Я так и не впился. Я вернулся домой, и чтобы мне как-то сразу захотелось... Да и не было дома. Отец на фронте, три маленькие девочки - три года, два года и 11 лет. Мама с коровой. Умри корова, мы все бы умерли. Я когда вернулся, немножко полегче стало, потому что стал пенсию получать. Барду, у нас винный завод был рядом, остатки зерна для коров продавали инвалидам войны за полцены. Владимир Тольц: Да, Александру Николаевичу Яковлеву действительно повезло. Не только с бардой за полцены для инвалидов войны, главное - он выжил, получил образование, поднялся из бедности, сделал блестящую политическую и научную карьеру. А вот войну он, в отличие от многих из тех, кто воевал, вспоминает с отвращением. Александр Яковлев: Понимаете, какое противоречие. Субъективно солдаты, не задумываясь, отдавали свою жизнь, не задумываясь над тем, что ради чего они это делают. Для них цель была внушена, и он в нее верил, что против фашизма боремся за свободу. Но как она велась - так бездарно и безответственно. А, главное, ни капли не жалели людей. Надо взять деревню.- В атаку! Это потом научились лучше окружить, ползком, разведку. - В атаку! Вперед, под пулеметы! Вот эта безжалостность, неумение воевать. Да еще сама психология. Я помню, что если кто-то взял хитростью, сумел окружить, как-то подготовить и у него один погиб, один раненый - это трусовато. А кто напился до чертиков, "ура!", "в атаку!", положил половину роты - храбрый, надо награждать, он жизни не жалеет. Вот эта похвальба людям, что жизни не жалеет, проклятая - это преступный лозунг. - Побеждай и жизнь жалей! Нет, такого никто не говорил, что вы жалейте людей и награждать тех, кто выполнил задачи с наименьшими потерями. Тогда, когда я воевал, 42 год, психология была дикая. Сама война по природе своей дикая. Я не знаю справедливых войн, нет таких войн. Войны есть только несправедливые, потому что убивают людей. Да, сколько ребят погибло... Приехали к весне, по топкому снегу, да еще в болотах, такое было относительное затишье. Артиллерийские обстрелы взаимные. Весна, май. Я в лес пошел и вдруг увидел поляну и оттаявшие солдаты наши. Еще снег между ними лежит, а лица оттаяли. Это ужасно было! Молодые лица. Даже тогда, будучи мальчишкой, у меня такое ощущение было, что они у меня чего-то спросить хотят, поговорить. Мне было так страшно, буквально страшно. Я посмотрел и потихоньку, пятясь, пошел оттуда. Слава богу, мы предали их земле. До сих пор много не похоронено, до сих пор количество жертв на Волховском фронте в этих краях почему-то все время приуменьшают. А нас самом деле, оказывается, там сотни тысяч людей погибло. Владимир Тольц: Один из выживших ветеранов Волховского фронта морской пехотинец Александр Николаевич Яковлев. Человек, вспоминающий о войне с отвращением. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
