 |
|
[08-08-00]
Редактор и ведущий Анатолий Стреляный
- крестьянские письма в Кремль (1928 г.);
- из почты К.Е Ворошилова (1952 г.);
- воспоминания политзека П. К. Хухрикова (1908-1995).
Слушайте обзор крестьянских писем, поступивших в редакцию "Крестьянской газеты" за время с 15/VIII по 15/IX-28 г. (Письма не печатались, обзор был подготовлен для Кремля.)
ЧАССР, Козловский р-н, дер. Мартынова, Иванох.
Прошло уже 10 лет Октябрьской революции, а жизнь не только не улучшается, но с каждым годом ухудшается. Бесконечно проповедуют о социализме, как попы о царстве небесном. Но вместо социализма, мы, крестьяне, терпим только нужду, особенно мы, чуваши. Не к социализму мы идем, а к могиле. Работаем целый года, но урожай на 8 едоков снимаем 50 - 60 пудов. Вот попробуй с этим хлебом прокормить лошадь, корову и свою семью, а постороннего заработка не имеется. Раньше при царе мы жили лучше, чем теперь. Раньше мы на Волге служили матросами, а теперь нигде нет для нас работы. Рабочие города Москвы в месяц зарабатывают больше, чем мы, чуваши, за год, и все-таки от нас последний хлеб насильно отнимают. Все время говорят только о бедноте, но беднота не может встать на ноги, а у середняка отнимают последний хлеб. Не жизнь, а жестянка. Революция ничего нам, крестьянам, кроме мучения не принесла. Государство от нас отбирает хлеб по 64 коп., а сами теперь закупаем по 2 рубля 50 коп. за пуд. Революция только для рабочих. Для рабочих 7-часовой рабочий день, а мы работаем целые сутки и все равно, кроме сухого хлеба и картошки ничего не видим. И этого до нового урожая не хватит. Дождемся ли мы когда-нибудь хорошей жизни?
Если все время так будет продолжаться, не знаем, как и жить на свете. Не рады мы, крестьяне, жизни. Страна богатая, а сами живем бедно. Кругом преступления, растраты, грабежи. Преступники вместо пяти- шести лет, через полгода освобождаются. Хозяйственные государственные учреждения вместо пользы приносят только убытки.
Так мы никогда к социализму не придем.
Белоруссия, п.о. Осинострой Ганусин Бор, И.Иговин.
"Убитого крестьянина добивают и с открытыми глазами смотрят на эту картину. Смотрят и не хотят понять, что он давно, давно уже убит. И еще не верят, все бьют и поворачивают с бока на бок, не остался ли где кусок мяса.
Говорят, что когда-то били народ. Но я имею 65 лет от роду, и меня никто пальцем не тронул. А в настоящее время, при свободе, при советской власти, не один я, а все видят, как бьют по карману каждого крестьянина.
Вот уже 10 лет минуло, как у нас числится свободная советская Россия, но никто не видит и не хочет понять, что землевладелец связан железной цепью по рукам и ногам, и что его положение безвыходное.
Пора бы осмотреться и понять, что крестьянин - это фундамент и основа всему творчеству, поэтому надо ему дать простор и свободу.
Чего боятся и не желают, того крестьяне просят, а именно - просят войну. При разговоре спрашиваешь: на что война, что она даст хорошего, то они отвечают, что может быть выбили б этих нахалов, потому что дальше жить нельзя. А когда спрашиваешь, кто эти нахалы? Они отвечают: "Раньше были дворяне, а теперь коммунисты, разницы никакой нет, только другое название носят. Они пользуются всеми благами, а крестьян обижают со всех сторон так, что дышать тесно. Вот вам и свобода. Добились хорошей свободы. Вырасти в хозяйстве лишнего поросенка, ягненка, теленка - его сейчас берут на учет. Заработай червонец на стороне - плати процент. Разведи сад или пасеку - берут на учет. И с этого всего берут платежи. А вот 2 года подряд недород, нет хлеба, на рынке 10 руб. пуд, проел все, что имел, а власти до этого дела нет. Вот вам свобода! "
Настроения зажиточных.
Северо-Двинская губ. К.Кородецкий р-н, дер. Еловинская, Жаравин И.Д.
10-й Октябрь рабочему классу сократил час работы и прибавил на час гулянья, а труженику-крестьянину 10-й октябрь принес небывалую кабалу с ее непосильными налогами. Хотя закон о налоге одним концом тяжести обрушивается на кулака, но самая тяжесть ложится и давит середняка, освобождая 35 % бедноты. Под их фирмой (бедняков) укрываются все злоумышленные бесхозяйственные лодыри, живущие за счет других, не приносящие пользы государству и вредят сельскому обществу, истощая землю, умышленно не держат скота, чтобы укрыться от налога.
После царизма прошло десять лет... Теперь у всех поровну как земли, так и сенокосов, только работают не одинаково. Он сенокос продает травою, а деньги проигрывает в карты или же на семью держит 1 корову и 3 собаки. Надо бы ликвидировать картежника, лодыря. Они теперь живут как потомственные дворяне старого времени. % кулаков по Советскому Союзу республик мал и поэтому закон о налоге целиком обрушился на большие семьи.
Киргизская автономная республика, Каракольский кантон. С.М.
"Я получаю третий год любимую "Крестьянскую газету" и аккуратно прочитываю, не пропуская ни одного номера, слежу за государственной политикой и думаю, что высшая власть тоже ошибается, а именно: она в своей политике опирается на пролетария и бедняка, а середняку доверия нет как шатающемуся элементу. А посмотришь, кто города продуктами снабжает - середняки. Середняк - это кормилец народной массы, кулак - это хищник честного труда, бедняки и пролетарии в деревне - это лентяи. Кулак норовит обманом эксплоатировать честного трудовика. А пролетарий лежит, ничего не делает и норовит нахалом пользоваться чужим трудом, да еще говорит: "Власть наша, мы с вами что хотим, то и сделаем". Да власть им идет навстречу, ежегодно чем возможно помогает, а они к этому привыкают. На них середняки смотрят и постепенно к ихней группе переходят".
Настроения бедноты.
Одесский округ. Госсуловский р-н, Непереселенческий хутор, (Фамилия неразборчива).
"Нет хлеба, нет и жизни. Бьем по кулаку, а с бедняка не только волосы, но и целиком голова летит. В Непереселенческом хуторе (Ново-Накош) живет один честный и добрый беднячок-переселенец. Семья у него состоит из 5 едоков. Он получил переселенческий кредит, на который приобрел тягловую силу - волов. Вместе с тем, до сего времени приобрел и корову. Ввиду настоящих недородов 1927 и 1928 годов, а также в связи с государственными чрезвычайными мерами..., которые взвинтили цены на простой помол муки до 8 рублей за пуд в частной продаже. И вот этот беднячок продавал своих волов несколько раз, отрывая от них каждый раз по 15 - 20 рублей на хлеб, а на остальные деньги покупал волов подешевле. В конце концов он доменялся до того, что ему и работать не на чем стало. Взял остальных продал и проел. Дальше ему и продавать нечего, а есть хочется. И, как честный бедняк, а не вор, не налетчик, не пьяница, не картежник, задумался глубоко, запечалился о жизни в будущем - о государственном долге, которому подходит срок платежа, а он голоден, есть нечего, а не только платить долг. И решил он себя и свою семью вырезать. Но семья спряталась, а самого себя принес в жертву - 30 июля сего года отрезал себе косой голову.
С нами, бедняками, не один такой случай может случиться. Если государство не примет мер к тому, чтобы мука не была 8 рублей пуд, то мы все, если не перережемся, так перевешаемся, или просто подохнем. А останутся только служащие, которые получают жалованье и живут припеваючи".
Послушайте несколько писем из почты Ворошилова 1952 года.
"Климентию Ефремовичу Ворошилову от Ворошилова Виктора Ивановича...
Прошу Вас разобрать мою просьбу и, если можно, помочь мне. Еще с восьмого класса появилась у меня мысль стать обязательно хорошим врачом-хирургом, т.е. поступить в мединститут на лечебный факультет... И вот я кончил 10 классов... Еще будучи в школе, я переписывался с МГМИ им. И.В. Сталина. Всегда получал с данного института положительные ответы... Но когда приехал сюда вместе с матерью и зашел с ней 18/VII-52 г. в институт, то сразу понял, что ехал такую даль (из Таджикистана) совершенно напрасно... Если в письмах мне писали, что можно поступить на любой факультет, что общежитием буду обеспечен - то здесь уже стали предоставлять мне совершенно противоположные условия: вместо лечебного факультета - педиатрический, общежитие кое-как дали на время и т.д.
Сделав громадные расходы, а главное, мне кажется, потерял зря время, я начинаю все больше сомневаться в поступлении в данный институт. Медали у меня нет - есть четверки. Так что я вас очень прошу помочь мне поступить в данный институт. Мой дядя - Ворошилов Василий Степанович, как он рассказывал, был у вас в Кремле в 1932 г. и разговаривал лично с вами. Он несколько раз рассказывал мне об этом своем великом счастье. Вы еще тогда предлагали ему пойти учиться, но он отказался, так как жил тогда довольно прилично.
Я бы с большой радостью принял такое предложение.
Еще раз прошу помочь поступить мне в этот институт.
О вашем мнении прошу сообщить по адресу: г. Москва, ул. Малогрузинская, дом № 49. кв. 22 "а" Ворошилову В.И.
20/ VII -52 г."
"Генерал-лейтенату Щербакову
От старого большевика персонального пенсионера республиканского значения Афонина Василия Лукьяновича. г. Ворошиловград, ул. Франко №15.
Просьба.
Уважаемый тов. Генерал!
Убедительно прошу вас передать мою просьбу Клемент Ефремовичу. Я прошу оказать содействие моему сыну Афонину Л.В. в поступлении в институт международных отношений. Сын мой сейчас находится в Москве и держит экзамен в вышеуказанный институт.
Беда в том, что на каждое место в Институте имеется 7 кандидатов, поэтому нет надежды в том, что мой сын будет принят в Институт.
Я напряг все свои материальные ресурсы, чтобы устроить сына в этот институт, чем поставил себя в тяжелое положение. Если моему сыну не удастся поступить в Институт, для меня это будет тяжелым.
Два - три слова Клемент Ефремовича могут решить судьбу моего сына. В силу всего этого я очень прошу вас, тов. Генерал, передать мою просьбу Клемент Ефремовичу и этим самым помочь мне как старому большевику в таком важном деле.
Афонин В.Л."
"Дорогой Климент Ефремович!
Прежде всего извиняюсь за то, что беспокою Вас этим письмом, однако, надеюсь на то, что небольшое беспокойство разрешит наболевший вопрос многих, подобных мне товарищей, я предпочел нужным обратиться к Вам.
Мы (национальность корейцы), выпускники ср.школ, проживающие в пределах УзССР, не можем по своим желаниям продолжать свое образование ввиду того, что нам выдают паспорты с пределом на право проживания в УзССР.
Мы, уроженцы СССР - воспитанники советской школы, члены Ленинского комсомола, не знаем, почему мы лишены возможности получать свое образование на любом из вузов СССР.
Прошу Вас разрешить мне выезд в город Москву, где я хочу продолжить свою учебу. С этим вопросом я обращаюсь к Вам ввиду крайней необходимости, так как не находил возможности на местах.
Надеюсь, что моя просьба будет удовлетворена Вами.
С уважением к Вам выпускник с.ш. им. Кирова №29, Гурленского р-на. Хорезмской обл., УзССР".
"Заместителю председателя совета министров СССР маршалу Советского Союза товарищу Ворошилову Климентию Ефремовичу.
Дорогой товарищ Ворошилов Климентий Ефремович! Обращаюсь к Вам с большой просьбой и прошу Вас оказать мне помощь в устройстве моего сына Смирнова Константина Петровича рождения 1933 года, о зачислении в Художественную живописную студию при Центральном Доме Советской Армии имени Грекова.
Мой сын, Костя, по своим способностям с раннего детского возраста занялся рисованием, окончил 7-ми летнюю школу, поступил в среднюю московскую художественную школу Министерства по делам искусств СССР, где проучился 4 года, проявил большие способности по рисованию и живописи.
В настоящее время Бауманским райвоенкоматом он призывается в ряды Советской Армии и направляется в общевойсковое подразделение, в котором он не сможет продолжить свое совершенствование в области живописи, а для направления его по специальности требуется запрос из Центрального Дома Советской Армии, куда могут быть направлены призывники в армию.
Со стороны моего сына имеется огромное желание овладеть необходимым навыком живописи и стать полноценным хорошим художником, живописцем и быть полезным в нашем советском обществе для выполнения грандиозных задач, поставленных нашим правительством и партией большевиков, в построении коммунистического общества СССР.
Лично о себе могу сказать, что я Смирнов Петр Васильевич инженер строитель - офицер Советской Армии, работаю в системе МГБ СССР...
Смирнов Петр Васильевич
13 сентября 1952 г".
В июльском номере журнала "Родина" за 2000 г., в разделе "Народные мемуары" , опубликованы воспоминания сталинского политического заключенного сталинских времен Павла Константиновича Хухрикова (1908-1995). Публикацию подготовила Екатерина Домогацкая. Послушайте выдержки из этих воспоминаний. Автор умер в 1995 году. .
"Однажды - было это в марте 1937 года, я тогда работал шофером в роддоме имени Крупской - пришли два господина в форме, предъявили документы, бумагу об аресте и обыске. Я прочитал, потом, конечно, спросил: "Это какая-нибудь ошибка, не может быть". "Да, нет, - они говорят, - поехали".
Привезли под Мытищи. Там, в Мытищах, был большой военный завод, артиллерийский, и работал мой один знакомый парень - он с одной сестрой был знаком, я-с другой. Потом оказалось, он что-то там натворил, его арестовали, он что-то против меня сказал, и вот потянули меня как террориста. Слышал я, что там на заводе 200 человек было арестовано. Восемь месяцев я сидел, один раз видел его на очной ставке, он отказался, и тут развернули меня и отправили на Колыму. Миллионы людей попали в такую мясорубку совсем со стороны, ничего не ведая. Я ни в чем не признался, из-за меня никого не посадили, меня судили, дали заочно три года, и все.
В вагоне устроились так. На каждых нарах 10 человек сверху и 10 снизу. Я на вторые нары попал ... и лег к окну, и всю дорогу ехал, смотрел на Советский Союз из окна тюремного вагона.
А ехали мы в общей сложности 46 суток.
Не доезжая ... километров до Владивостока, состав сворачивает направо в тупик ... Открываются двери, и охрана кричит: "Выходи!" И вот мы выпрыгиваем - кто выпадает, кто летит, кто как - из вагона на землю. Ходить мы разучились.
Продержав в этой пересылке дней около 10, нас собрали в колонну и направили на посадку на пароход. Шли довольно-таки долго и далеко, потому что весь Владивосток мы обошли с левой стороны. По пути, по углам на переулках, стояли бабы и мужики - кто хлеба бросит, кто махорки. Ну, конвой огрызался, отмахивался.
Наконец обошли город и зашли с противоположной стороны залива... Подогнали нам какой-то там катер с баржами, закрытые баржи такие. Мне лично досталась баржа из-под муки: то муку возили, а то за нас взялись. Баржами нас возили через залив на пароход, мы лезли по трапу, трюмы заполняли. Трюм высокий, несколько - пять-шесть рядов было сделано, соты такие, куда человек залезал и ложился. Объемное помещение было, большое.
Первые пару дней хлеб давали настоящий-буханки... Потом стали давать сухари, 300 грамм сухарей на рыло. Нас разделили на десятки и дали по тазику, как шайка в бане. Изо всего десятка во время качки ходил я один на кухню, и иногда еще один. Остальные лежат, их рвет, это все тут же, смрад, духота. Верх трюма запечатали (от воды), мы варимся в собственном соку.
От Магадана до назначения, куда меня привезут, оставалось всего около 500 километров. Экипировав нас - как валенками, так и телогрейками (все, конечно, плохонькое), - через какое-то небольшое время нас вызывают и грузят на автомашины. По пути, если были заносы, мы расчищали снег и ехали дальше. Ехали мы эти 500 километров 10 суток.
Выгрузили нас - прииск имени Берзина... Берзин был начальник всего Дальстроя. Очень скоро переменили название ..., а самого Берзина расстреляли. Признали его врагом народа, с японцами там что-то или еще что. Бараков на территории прииска было много. И большие были, роты так называемые, где были враги народа, и разные мелкие, подсобные, где были блатные, социально близкие. Тысяч 14 было людей на прииске.
Когда были большие морозы, каждый вечер на поверке нарядчик, пересчитав нас и сделав перекличку, зачитывал приказ Дальстроя о том, что за отказ и плохую работу, за сломанную тачку или короб или за другие какие провинности такие-то зэка - перечень фамилий - приговорены к расстрелу, расстреляны. И так каждый вечер на поверке 20-30 человек зачитывалось приговоренных к смерти.
За первую зиму погибло очень и очень много людей - от тяжелейшей работы, от недоедания, да еще мороз (мороз 40-45°С стоит от ноября и по май), и цинга способствовала. К весне бригады таяли, их соединяли - несколько бригад в одну, а те, в свою очередь, тоже таяли, и к весне оставалось все меньше и меньше народу на прииске. Тех людей, с которыми я был в Бутырках, - их почти никого не осталось.
Я все слабел и слабел. От цинги ноги стали как бревна, а верхняя часть - кожа да кости... И вот как-то в ночную смену, проработав всего полчаса, я сильно ослаб, вылез из забоя и ушел за отвал - там большие кучи земли были навалены - и где-то там прилег. Сколько я там пролежал, не знаю, но забылся уже совсем. Чувствую, меня стали подымать. Это были горный мастер и бригадир. Меня отвели в помещение, где была инструменталка, где делали сани, короба и жило несколько человек, и было все время тепло, дров у них было навалом. Вот там, около печки, которая была красной от тепла, я и отошел. Но вскоре заходит какой-то житель этой инструменталки, говорит: "Это что такое?" - берет меня за шиворот и вытаскивает на снег на улицу. Сколько пролежал я там, не знаю, но один из жителей этой инструменталки вышел, подошел ко мне и затащил меня опять к печке.
Подходила весна. Таких, как я, освободили от работы на две недели и, прибавив питания, дали возможность отдохнуть и набраться сил. Потом меня перевели в бригаду "слабосилка", на подсобные работы, где давали также средний паек. И вот я к весне, к промывке золота, уже немного окреп. Я попал к довольно-таки сведущему, опытному бригадиру. Зная и блат, и тому подобное, умел он и себе иметь, и поддерживать бригаду, кто лучше работал. Со временем я попал в первое звено, и бригадир, видя, что мы стараемся, и имея несколько заповедей. Первая заповедь - это мат. Мат такой, чтобы был из рук выходящий, чтоб такого мата не было, как у тебя. Раз мат, значит, у тебя горло, сила. Раз мат, значит, ты или блатной, или полублатной, или наблатыкался, -значит, умеешь жить. Заповедь вторая - блат. То, что я рассказал про нарядчика, - это блат чисто по-воровски, бескорыстный. Он вылез наверх, имеет возможность кого-нибудь выручить, поддержать и не ждет за это никакой благодарности. Наконец, третья заповедь - это туфта. Вот, к примеру, фактически ты работу земляную сделал на 70%, а сдал ее за 115%... Без туфты не обойдешься - тогда у тебя харч будет весомее. Итак, мат, блат и туфта - это три заповеди, которые облегчают жизнь человеку в лагере.
Так продолжалось три года... Работа, кой-какое питание, опять работа. Со временем некоторые стали приспосабливаться к лагерной жизни. Некоторые совсем перешли на сторону блатных. А другие так и продолжали работать - бьют их по голове палкой ротный, бригадир, дневальный - все, кому не лень. Побегов было очень мало, и все безрезультатные.
"Освобождали" меня ровно через три года после ареста - 3 марта 1940 года... Перед этим... вывезли в лагерную конторку и сообщили, что, мол, будете освобождены из лагеря и перейдете на "вольный стан". Это когда человек освобождался, его из зоны выпускали за ворота, где жили вольнонаемные, договорники в основном, а также бывшие зэка, которых звали "вольняшки". Вот и меня перевели за зону и включили в бригаду забойщиков, состоявшую только из вольнонаемных. Поселился я в бригаде этой - была небольшая отдельная утепленная палатка. А жизнь отличалась от лагерной прежде всего столовой, где продавали обеды и ужины в неограниченном количестве. За работу тут уже платили. С территории поселка мы уходить могли, но только в пределах территории прииска, потому что документов, паспорта никакого не было.
Поначалу нам говорили, что скоро отправят на материк: "Вот доработаете до лета..." Потом говорить перестали. Осенью нам сообщили, что навигация закончена и вывоз на материк прекращен.
Жили в бараках, оставшихся от старых заключенных, только не было колючей проволоки и вооруженной охраны... Так продолжалось еще 12 лет...
Когда началась война, стало строже. В августе 1941-го дали справку об освобождении, сказали: если утеряешь, с Колымы не выпустим. Вот 12 лет все носил в кармане, и мочил, и потел, все в надежде выехать.
Осенью 1952 года дали пропуск, разрешающий "проезд через запретные зоны" на жительство... С этим пропуском и справкой я и вернулся, а паспорт получил только в 1953 году".
|
|
