Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
29.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[11-06-05]
Дорога свободыВедущая Кристина Горелик Защищают ли правозащитники обычных граждан? В гостях - писатель Юлия Латынина и правозащитник Лев Пономарев. Сергей Ковалев о деле Ходорковского. Невиновен - в тюрьму - региональные репортажи о судебных ошибкахКристина Горелик: Отступлением России от принципов демократии обеспокоены почти половина из опрошенных правительственных чиновников, журналистов, представителей исследовательских и неправительственных организаций из США, Западной и Восточной Европы. Многие участники опроса, проведенного американской исследовательской организацией Aspen Institute, считают Владимира Путина авторитарным лидером. Большинство опрошенных высказали мнение, что судебное преследование Ходорковского вызвано главным образом причинами политического, а не уголовного характера. Вместе с тем, "предложения предпринять карательные меры в отношении России не пользуются большой поддержкой". Это слова Майкла Макфола из исследовательского центра Стэнфордского университета приводит сайт NEWSRU.com. "Сохраняется беспокойство в связи с ростом автократических тенденций в России, но ни в Америке, ни в Европе не связывают напрямую демократию с национальной безопасностью". Известный правозащитник Сергей Ковалев в интервью программе Дорога Свободы подверг резкой критике Запад за вялую реакцию на происходящее в России, за нежелание западных политиков усилить давление на Россию. Сергей Ковалев: На самом деле все западные лидеры отлично понимают, что произошло на суде над Ходорковским, что происходит в России вообще. И я думаю, что кремлевская команда понимает, что, напрягая своих доброжелателей на Западе, они на самом деле приближаются к границам терпения. Увы, эти границы терпения слишком еще далеки и гибки. Когда Запад начинает разговаривать чуть более откровенно, как правило, на собраниях, где обеспечивается невозможность цитирования этих прямых слов (такие, оказывается, тоже происходят, я слышал об этом), так вот как только возникает такой откровенный разговор, так сразу выдвигается следующая точка зрения. "Ну да, мы все понимаем, - говорят наши западные коллеги, - мы же пытались и так упрекнуть, и сяк упрекнуть. Это контрпродуктивно. Путин очень раздражается. Это его глубоко задевает лично, он раздражен и сердится". Вот аргументы. Никто, к сожалению, за редким исключением, никто из лидеров Запада не сказал: это неправосудный приговор, это приговор, который подрывает основы нашего представления о том, что такое независимая судебная власть. Должных слов не сказал никто. Кристина Горелик: Что касается реакции российского общества, то она тоже не была достаточно жесткой, говорит Сергей Ковалев. Сергей Ковалев: Пассивность общества, я думаю, что это едва ли не главная наша беда сейчас. Пассивность и даже готовность, разведя руками, сказать, "ну что же, ну не самая лучшая власть, но бывали и хуже". Понимаете. Это обстоятельство очень огорчает и здесь тоже процесс Ходорковского, по-моему, важный тест. Более-менее понятно, что не в традициях полупроснувшегося постсоветского общества защищать богатых людей. Более того, ведь если говорить совсем всерьез, я думаю, что гигантское состояние ЮКОСа строилось так же, как все гигантские русские состояния. Оно строилось не безупречно, скажем прямо. Другой вопрос, что правила игры были инициированы властью. Не просто с ней согласованы, а инициированы. Все состояния строились одинаково. И основанием каждого из русских сверхкапиталов были прибыли баснословные, которых нет нигде в мире. Это что такое вообще? Откуда это такой бизнес? Но все мы понимаем, откуда он на самом деле. Это была более или менее оформленная, удаленная просто от прямого разграбления форма, так сказать, раздачи казны. Это то, о чем Анатолий Борисович Чубайс говорил в свое время: "Боже мой, как воруют. Просто представить себе трудно. А главное, ничем не остановишь". А потом, подумавши и почесавши рыжий затылок, сказал: "Впрочем, может это и хорошо. Эти негодяи разворуют всю государственную собственность и начнут работать так, как она должна была бы работать в нормальной, хорошей, цивилизованной, рыночной экономике. Главное, чтобы она не осталась бессмысленной государственной собственностью, с которой непонятно, что делать". Вот циничное соображение, но ведь оно лежало в основе такого быстрого обогащения. Но беда-то состоит в том, что всем очевидно, что власть дает понять: "Да, это были общие правила игры, одни для всех, и те, кто ведет себя сейчас и будет вести себя хорошо, они так и останутся при своих деньгах, о способе заработать которые мы ведь фактически договорились. Но если кто-то ведет себя плохо, то вот тогда он должен будет отчитаться по новым, более справедливым (в самом деле, более справедливым) правилам". Этим простым аргументом - а откуда столько денег - она ведь очень легко убеждает обывателя: в самом деле, откуда? Это и одна из причин, почему довольно трудно убедить обывателя жестко посмотреть на этот судебный процесс. На судебный процесс, который отчетливо продемонстрировал, что никакого разделения власти просто нет и в помине, нет судебной власти и законодательной власти тоже нет. Власть, как всегда это было у нас на родине с 1917 года, на самом деле и раньше, власть одна, как бы едина в трех лицах. И бог с ней, с конституцией. Власть имела политические причины возбудить и провести это уголовное дело, найдя аргументы, неопровержимые аргументы обвинения или не найдя их, опустив вопрос о том, а каковы были условия экономических действий, экономической активности в стране, как требовалось заплатить налоги, были ли они уплачены на самом деле, почему многочисленные проверки налоговых ведомств показывали, что в ЮКОСе все в порядке: Что, подкупили чиновников налогового ведомства? А почему они тогда не сидят на скамье? Вот все этого рода подробности отбрасываются, потому что советский гражданин не привык разбираться в разнообразных тонкостях, он знает, что от трудов праведных не наживешь палат каменных. Это он запомнил навсегда, и ему традиционно не симпатичен предприниматель и он традиционно не хочет заступаться за несимпатичных ему людей. Мы привыкли вступаться за своих, а за тех, кого мы своими не считаем - нет. Кристина Горелик: Некоторые представители российского общества все же выходят на митинги и демонстрации. 12 июня, в День провозглашения Декларации независимости России, в сквере у Соловецкого камня на Лубянской площади пройдет митинг-концерт против страха, в поддержку Ходорковского и всех политических заключенных. Организатор митинга - инициативная группа - приглашает принять в нем участие всех, кто считает себя свободными людьми, живущими в свободной стране. Российское общество в целом не только довольно безучастно относится к делу Ходорковского, как с сожалением говорил только что Сергей Ковалев, но и подвергает критике деятельность правозащитников за то, что они занимаются громкими делами и совсем позабыли о простых, обычных гражданах. "Вы защищаете Ходорковского, чеченцев, но помогли ли вы хоть раз обычному гражданину России? Ходорковский - это, конечно, выгодно", - написала на пейджер в московскую редакцию Радио Свобода семья Столобовых из Санкт-Петербурга. И подобные сообщения, письма довольно часто приходят в московское бюро. Действительно ли обычному, непубличному человеку добиться защиты своих прав и поддержки со стороны правозащитников гораздо сложнее, чем известным людям, политическим заключенным? Так ли это на самом деле, мы попытаемся выяснить сейчас. Я пригласила поучаствовать в этой беседе лидера движения "За права человека" Льва Пономарева и писателя, журналиста Юлию Латынину. Юлия, вы разделяете взгляды тех, кто критикует сегодня правозащитников за то, что они стали уделять гораздо меньше внимания обычным гражданам? Юлия Латынина: Вы знаете, мне кажется, проблема заключается как раз не в корыстности правозащитников и вовсе не в том, что они не защищают простых граждан, хотя в значительной степени именно это и происходит. Мне кажется, что связано с тем, что менталитет наших правозащитных организаций советский. В том смысле, что в советское время они защищали диссидентов, соответственно, сейчас эта привычка просто продолжается. Защищают, как правило, людей, которые открыто выступают против режима. Это могут быть национал-большевики, это могут быть враги режима, такие, как чеченцы. Огромная вещь, которую делают правозащитники для того, чтобы больше кроме них чеченцев защищать некому, но иногда это бывает по некоторым причинам смешно. Старушка, которую сбил сын министра обороны Сергея Иванова. Человек какой-нибудь, абсолютно несчастный, ставший жертвой судебной системы. Он не получает защиты просто потому, что правозащитное движение по-прежнему, как в советские времена, настроено на защиту скорее противников режима, чем его жертв. Продолжают те традиции, которые не могут иметь места совершенно в другом режиме. Как бы ни страдало наше население, все-таки беды национал-большевиков или участников выставки "Осторожно, религия" для него не самое главное. Для него самое главное, что отняли бизнес, выгнали с работы, переехали машиной чиновные дети и не нашли защиты. В тех случаях, когда правозащитники защищают жертв режима, например, как в Благовещенске, это иметь огромный резонанс. И сразу сравните: история Благовещенска, которая абсолютно всколыхнула всю Россию, и национал-большевиков, которых защищают, защищают, они голодают, голодают, но если честно, нашему населению действительно до лампочки. Потому что они понимают, люди хотят и протестуют, но это их проблемы. Кристина Горелик: Лев Александрович, что на это ответите? Может быть, действительно больше внимания уделять тем людям, которые пострадали, например, от чиновничьего произвола? Лев Пономарев: Прежде всего, хочу сказать, что это не наша беда, что так не информировано не только население, но даже Юлия Латынина, которая хорошо, казалось бы, должна знать, что делают правозащитники в тесном взаимодействии с нашей организацией. Более того, по Благовещенску именно мы давали ей первую информацию. Так вот: правозащитники защищают, прежде всего, простых граждан, и это основная работа правозащитников, по крайней мере, движения "За права человека". Сил нет считать, сколько людей прошло, мы не ведем статистику, но я пользуюсь случаем, приглашаю Юлию Латынину в нашу приемную, чтобы она изменила свою в корне неправильную точку зрения. Она просто не права, она заблуждается. Российские правозащитники абсолютно не соответствуют тому стереотипу, который был в советское время. Может быть, такие остались некоторые правозащитники, но и то потому, что они не обладают своими ресурсами, не обладают приемными и так далее. Но в основном сотни правозащитников, которые реально работают в этой области по всей России, они именно открывают приемные и, прежде всего, обслуживают простых граждан. Каждый день через нас проходит порядка 10 простых граждан. Каждый день. Представьте, сколько человек за год проходит. У нас дают консультации профессиональные адвокаты, бесплатно дают консультации простым гражданам. Уж не говоря о том, что мы не только консультируем простых граждан, но действуем в их интересах, то есть, лоббируем интересы простых граждан. Обращаемся в прокуратуру, привлекаем средства массовой информации и так далее, и тому подобное. Это первое, что я хотел сказать. Именно к нам, правозащитникам движения "За права человека", сейчас идет огромный, я бы сказал, большой поток предпринимателей. Потому что они видят, что это последняя инстанция сейчас. И я одновременно сейчас, вот у меня в уме, как говорится, пять или семь дел предпринимателей по всей России, причем география огромная. Это Камчатка (вот я недавно туда летал), Нефтеюганск, Хабаровск, Екатеринбург, и везде дела иногда до смешного похожи на дело ЮКОСа. Дело в том, что местные правоохранительные структуры, они даже не изобретают. Вот терминология там "организованная преступная группа", она уже стала применяться широко во всех, так сказать, регионах России. Но я должен сказать, что появляются сейчас новые категории. Сегодня с утра ко мне приходил адвокат, это довольно естественно, это можно было предсказать, сейчас грубейшие нарушения против адвокатов идут. Обратите внимание, адвокаты идут в правозащитные организации за защитой. Удивительная вещь. Хотя у них есть собственные структуры. Я недавно разговаривал с Генри Резником, привлекал его внимание к одному из адвокатских дел и я вполне доволен тем, что говорил Генри, той реакцией, которая была от палаты. Но когда я спросил сегодня адвоката, который приехал из республики Коми: "Почему не обратились в свою палату республиканскую? Почему не обратились в федеральную палату?" Он говорит: "Я обратился в республиканскую, не получил никакой поддержки, а в федеральную я считал уже бессмысленным". Поэтому, видите, я сейчас на ходу перечислил несколько категорий граждан, которыми мы занимаемся, и мы просто захлебываемся. Дело в том, что нас мало, понимаете. Мы занимаемся рядовыми гражданами, это тысячи людей, но реальные жертвы - это фактически уже миллионы людей по России, реальные жертвы. И, конечно, нас не хватает, скажем так. Но работаем мы, я бы сказал, почти круглосуточно. Кристина Горелик: А есть ли у вас результаты? Лев Пономарев: Есть, конечно. Когда человек обычный, простой, там сравнительно просто оказать помощь, иногда достаточно консультации, иногда достаточно позвонить в отделение милиции. У нас в Москве работает горячая линия и у меня на горячей линии сидит специальный человек, Владимир Степанов, я с удовольствием называю его фамилию, потому что он эффективно очень работает именно в режиме горячей линии. Шли муж и жена, с ними шел молодой человек, их сын. Вдруг останавливает милиция, забирает сына, временно, объясняет им, "подождите, вот сейчас мы с ним поговорим". Потом сын исчезает. Они идут в отделение милиции, а им говорят: "А у нас нет никого". Вот такой случай просто реальный. Они звонят нам, и мы быстренько довольно находим им сына, где он, добиваемся наказания того руководителя отделения милиции, где сделано это правонарушение. В общем, примеры можно приводить, как сами понимаете, когда я сказал, тысячи людей, которых мы обслуживаем, это как раз тысячи отдельных историй. Я сразу хочу назвать телефон, чтобы не быть голословным. У нас открытая приемная правозащитная, телефон - 291-62-33. Мы редко называем по радио этот телефон, потому что мы захлебываемся от людей, понимаете. Уже информация о нас широко идет среди потенциальных, скажем так, клиентов, поэтому мы не тиражируем этот телефон. Но сейчас я с удовольствием называю, чтобы показать нашу открытость. Кристина Горелик: Лев Александрович, вот вы сказали, что большинство дел предпринимателей, которые к вам обратились, похоже на дело ЮКОСа... Лев Пономарев: Да, иногда буквально слепок. Кристина Горелик: (Опять возвращаемся к делу ЮКОСа). Но я хочу спросить про другого, что называется, кандидата. Движение "За права человека" распространило недавно бюллетень, в котором говорилось, что возбуждение в отношении руководства РАО ЕЭС уголовного дела носит отчетливо политическую подоплеку. Вы считаете, что Анатолий Чубайс тоже в скором времени может стать политическим заключенным? Лев Пономарев: Понимаете, мы реагируем на общественно значимые явления. К нам Чубайс не обращался, хочу сразу сказать. Хотя обычно в интересах граждан мы делаем скорее либо публикации в прессе, либо обращение к нам непосредственно, обычно по непосредственному обращению. Но мы видели по той острейшей реакции президента России, так сказать, Генеральной прокуратуры, особенно по выступлению замгенерального прокурора, мы видели, что это все, конечно, носит политический характер. Кристина Горелик: Юля, скажите, вот вы считаете, что Анатолий Чубайс может стать политическим заключенным? Юлия Латынина: История с попыткой правозащитников защитить Чубайса, которая, безусловно, искренняя и бескорыстная, она как раз хорошая иллюстрация их некоторой политической наивности и привычки думать в рамках начала 90-х. Я не думаю, что Анатолию Чубайсу сильно что-то угрожает, он, в конце концов, глава государственной компании и глава по-прежнему, фактически хозяин СПС, которая демонстрирует всяческую лояльность власти, смешно: Чубайс, в общем, ведет себя как Бухарин. Это не я сказала, это сказал Каспаров. И, конечно, смешно говорить о политических преследования реальных человека, который находится во главе государственной компании, это происходит в ситуации, когда даже глав частных компаний сажают за решетку, заподозрив их в политической оппозиционности. Меня резануло совершенно другое. Есть дело гораздо более беспрецедентное, чем дело Чубайса, - это дело полковника Квачкова, обвиненного в покушении на Чубайса только потому, что он ехал мимо на зеленом "Саабе". Улики против полковника Квачкова таковы, что если бы обвинили в этом покушении не спецназ и не полковника спецназа ГРУ, а, скажем, чеченца, то я убеждена, что правозащитники давно бы протестовали. Просто они не считают, что полковник спецназа ГРУ - это объект правозащитной деятельности. Кристина Горелик: Лев Александрович? Лев Пономарев: Хочу сразу сказать, что дело в том, что в деле не Квачкова, а двух других задержанных спецназовцев работает адвокат Руслан Коблев. Я с ним связался тогда сразу же. Руслан Коблев - это адвокат, который тесно работает с нашей организацией. И он сказал, что "в принципе наблюдается некоторое нарушение, но мы к вам обратимся, если в этом будет необходимость". И я посчитал, что мне этого как бы достаточно. Когда мы делали заявление по Чубайсу: Я хочу сказать, что мы его не называли, кстати, ни жертвой режима, ничем. Мы просто обратили внимание, что реакция политической власти носит, как бы вам сказать: обвинительный характер, то есть здесь нарушена некая презумпция невиновности и политическая власть как бы наводит правоохранительные ораны на потенциальные жертву. Поэтому у нас, по-моему, если вы почитаете наше заявление, оно вполне сдержанное. Я, кстати, не отношусь к друзьям Чубайса и, более того, я его яростный оппонент был в "Союзе правых сил" и так далее, и тому подобное. Поэтому здесь, опять-таки, не советская привычка, просто мы считаем, что есть дела типа дела ЮКОСа, которые на виду, о которых много пишет пресса, и мы не имеем права не высказаться на эту тему. Просто мы считаем, что по громким делам должно быть определенное высказывание. А вот когда есть уголовные дела, хотя тоже вы правы, Квачков - это довольно заметное дело, но когда у нас есть возможность действовать юридически, а не декларативно, как мы действовали в случае с Чубайсом, мы все-таки ожидаем заявления либо от жертв, либо их адвокатов. Я уверяю вас, нет никакой ангажированности, политической ангажированности. Нас можно единственное, в чем, может быть, обвинять в политической ангажированности, что мы являемся оппонентами власти, оппонентами режима Путина. Вот здесь может быть иногда какой-то политический перехлест. Кристина Горелик: Юлия, вы удовлетворены выступлением Льва Александровича Пономарева? Юлия Латынина: Все-таки, нет. Еще раз подчеркиваю, что правозащитники делают огромное дело. Но все-таки, согласитесь, полковник Квачков сидит в тюрьме. Возможно, он националист, возможно, он вообще член РНЕ и всякое такое, РНЕ его защищает: Просто РНЕ его будет защищать в любом случае, особенно если он покушался на Чубайса. Я его защищаю, потому что я считаю, что он на Чубайса не покушался. Согласитесь, существует огромная разница между отношением правозащитников к делу Чубайса и делу Квачкова, делу Чубайса, которого, в общем-то, еще никто не посадил и не сместил. Лев Пономарев: Можно все-таки мне возразить? Юлия, пообещайте, что вы придете в мою организацию. У вас неправильное представление о работе правозащитников. Мы предлагаем журналистам то, что им будет более интересно, мы в этом уверены. Юлия Латынина: Отдельный конкретный пример, который мне, например, как журналисту, интереснее дела Самодурова. Лев Пономарев: Назовите. Юлия Латынина: Это дело полковника Урюпина. Офицер запаса, он ехал по Кутузовскому проспекту на своем "москвиченке", сзади в него на мотоцикле на скорости 150-200 километров в час, без шлема, пьяный в дым врезался сын крупного московского начальника, главы Мосстроя господина Лановского. Естественно, разбился в лепешку. Это было не первое ДТП со смертельным исходом, в котором участвовал молодой господин Лановский. За несколько месяцев до этого он уже задавил человека, будучи на "Мерседесе". То есть вот типичное такое поведение за рулем нового русского. Поскольку господин Лановский сын видного московского начальника и вот этот Мосстрой передал какие-то квартиры Генпрокуратуре, то против полковника Урюпина возбудили дело, вы будете смеяться, о предумышленном убийстве. На мой взгляд, это дело не меньшей общественной значимости, чем дело участников выставки "Осторожно, религия". Лев Пономарев: Согласен. Пожалуйста, пусть к нам обратятся родственники или адвокат и мы, если нужна общественная поддержка, мы ее будем оказывать, будем заниматься этим делом. Кристина Горелик: О деятельности правозащитников, о том, кем и чем занимаются правозащитники, я беседовала с лидером движения "За права человека" Львом Пономаревым и писателем, журналистом Юлией Латыниной. "Уголовное преследование прекращено по реабилитирующим основаниям" - за этими сухими словами стоят поломанные судьбы людей, отсидевших в камере предварительного заключения или попавших в тюрьму, но не совершавших преступления. Один из таких случаев - дело Евгения Лукина, который в результате судебной ошибки провел в колонии строгого режима почти 5 лет. На днях Октябрьский районный суд города Новосибирска вынес решение выплатить Лукину 1 миллион рублей в качестве возмещения морального вреда. Сам пострадавший, обвиненный ранее судом в убийстве, оценил эту ошибку в 15 миллионов рублей. Но и эта присужденная компенсация, считает адвокат Лукина Александр Семиненко, с точки зрения российской судебной практики беспрецедентная сумма. Пострадавший Владимир Штиль (просидевший в камере предварительного заключения города Омска почти 9 месяцев, прежде чем был полностью оправдан и выпущен на свободу) сдаваться не собирается и готов дойти до Европейского суда по правам человека. Рассказывает Ирина Светлова. Ирина Светлова: Владимир Штиль спокойно жил в городе Бремен, имел семью и вид на жительство в Германии, когда родители сообщили ему, что в Омске в фирме, где он работал до отъезда, возникли проблемы. Против Владимира возбудили уголовное дело. Будучи уверенным в своей правоте, Владимир выехал в Омск на встречу со следователем. Это случилось в июне 2002 года. Показания Штиля были убедительны. Следователь вынес постановление об отсутствии состава преступления в его действиях, за что и был снят с должности. Дело передали другому следователю. Тот взял со Штиля подписку о невыезде, изъял его загранпаспорт, а через 10 месяцев настоял на ужесточении меры наказания. Как это произошло, рассказывает Владимир Штиль. Владимир Штиль: Судебное заседание проходило в пятницу в 10 часов вечера в Центральном районном суде города Омска, проходило без секретаря судебного заседания. Судья даже не удалялась из зала судебного заседания и тут же, невзирая на доводы с моей стороны, что это все незаконно и неправильно, скажем так, бесчеловечно, тем не менее, судья избирает меру пресечения арест. Ирина Светлова: Уже в СИЗО Штиль объявил голодовку. Спустя десять дней один из охранников шепнул ему, что это бесполезно, мол, только себе же здоровье и подорвешь. Через девять месяцев заключения состоялся суд, где и был вынесен оправдательный приговор. Случай Штиля уникален, потому что в Центральном районном суде города Омска в 2003 году это был единственный оправдательный приговор. Владимир Штиль: Всего, по моим подсчетам, через Центральный районный суд за год проходит от 3 до 5 тысяч человек и из них только один человек был оправдан. Ирина Светлова: После освобождения Владимир решил наказать тех, кто вершил беспредел, и подал в суд на возмещение морального и материального ущерба. Кроме того, Владимир настаивал на том, чтобы работники прокуратуры принесли ему извинения. Владимир Штиль: Но итогом стало извинение, полученное со стороны прокуратуры и 10 тысяч рублей компенсация морального вреда, нанесенного за 18 с половиной месяцев незаконного уголовного преследования. Я в настоящее время планирую закончить рассмотрение в Омском областном суде данного вопроса и вообще в омских судах и я думаю, что предстоит все-таки разбирательство в Верховном суде России, а может быть и в Европейском суде по правам человека. То есть эту практику кто-то должен, скажем так, постепенно или целенаправленно искоренять. Несмотря на то, что я придерживаюсь мысли, что один в поле не воин, но кто-то должен начинать. Для Радио Свобода Ирина Светлова, Омск Кристина Горелик: Цель правозащитной акции "Реабилитация", стартовавшей в конце мая в ряде регионов России, - добиться извинений от имени государства и денежной компенсации морального вреда людям, оправданным в суде или реабилитированным потом, уже после ошибочного судебного приговора. Рассказывает Елена Рогачева, Йошкар-Ола. Елена Рогачева: Марийские правозащитники подводят итоги межрегиональной акции "Реабилитация". Рассказывает сопредседатель йошкар-олинской общественной организации "Человек и закон" Сергей Подузов. Сергей Подузов: Государство обязано принести публичные извинения, а также компенсировать материальный и моральный ущерб. Если государство не делает это добровольно, то человек вправе обратиться в суд за защитой своих прав. Елена Рогачева: За 10 дней, в течение которых "Человек и закон" собирал заявления граждан, в организацию обратились три человека. Это немало, если учесть, что люди, над которыми висело обвинение, предпочитают забыть неприятное прошлое или просто боятся вновь связываться с правоохранительными органами. Одно заявление связано с обвинением в краже, выдвинутом против руководительницы одного из перерабатывающих предприятий. Назовем ее Надежда. Она просила не раскрывать имени по простой причине. Надежда: Люди, которые сфабриковали это дело, я их боюсь. Вообще, работают топорным методом. Я хожу по земле города Йошкар-Ола, никуда не прячусь, все меня видели, видят, вдруг оказалось, что я в розыске 5 лет! Елена Рогачева: Суд полностью оправдал подследственную год назад, но она до сих пор не может вернуть даже те деньги, которые были потрачены на адвокатские услуги. Надежда оценила нанесенный ей моральный ущерб в сумму 200 тысяч рублей, хотя реальная потеря больше - она осталась без работы, определенного места жительства. Общая сумма материальных претензий к государству по всем трем обращениям в "Человек и закон" приближается к 8 миллионам. Правозащитники готовят исковые заявления в суд. Елена Рогачева для Радио Свобода, Йошкар-Ола Кристина Горелик: Самая большая проблема - добиться в суде реальных сумм компенсации морального вреда, говорят правозащитники в Татарстане. Именно Правозащитный центр города Казани выступил инициатором межрегиональной акции "Реабилитация". Слово Олегу Павлову. Олег Павлов: Дмитрий Колбасин, сотрудник Казанского Правозащитного центра, рассказывает, что они были поражены: за 10 дней акции к ним обратилось около 40 человек, имеющих право на реабилитацию. Дмитрий Колбасин: Мы хотим все лето заниматься вопросами реабилитации незаконно осужденных. До тех пор, пока каждый, имеющий право на такую реабилитацию в Татарстане, не будет нами проинформирован о том, что он имеет на это право. Олег Павлов: В Казани милиция задержала двух молодых людей, обвинив их в совершении уголовного преступления. Равиль Ахмед Галеев: Если рассказывать вкратце, мои представляемые лица были задержаны по подозрению в совершении преступления, то есть якобы карманной краже. Доставлены в один из отделов Нонасавинского РОВД, где один установленный сотрудник, подсудимый, ныне осужденный (приговор пока не вступил в законную силу) и несколько неустановленных лиц, сотрудников милиции, применяли к ним пытки с целью получения признательных показаний в совершении этой карманной кражи. Олег Павлов: Равиль Ахмед Галеев, адвокат, рассказал об истории ребят, сами они разговаривать отказываются. Только слух о возможной причастности одного из парней к преступлению привел к тому, что он был вынужден оставить учебу в техникуме. Сейчас с помощью правозащитников они собираются потребовать от государства компенсацию за причиненный ущерб. Равиль Ахмед Галеев: Сейчас у нас право на реабилитацию в полном объеме появится после вступления приговора в законную силу. Это нам даст, скажем, законные основания обратиться уже в Министерство финансов, изыскать из казны на возмещение морального и материального ущерба. Олег Павлов: Прецеденты уже есть, но адвокат Ахмед Галеев отмечает любопытный момент. Помимо того, что суды крайне неохотно рассматривают подобные дела, они еще и присуждают крайне небольшие суммы в качестве компенсационных выплат. Равиль Ахмед Галеев: У меня есть пример: человек обращался с гражданским иском в суд на незаконное задержание, незаконное привлечение к административной ответственности. Почти сутки он провел в отделении милиции без сна, без питания, то есть сидел даже не в камере, а так называемой клетке огороженной. Общий ущерб составил, если не ошибаюсь, 8 тысяч рублей за все про все и это добился он почти через два года. Олег Павлов: Правозащитники считают, что в России никто не заботится о качестве правосудия, а это приводит к судебным ошибкам и искалеченным судьбам. Дмитрий Колбасин: Мы хотим заставить государство признать свои ошибки, суд - признать право на реабилитацию, прокурора - извиниться, а казну - непосредственно выплатить деньги потерпевшим. Олег Павлов, Казань, для Радио Свобода Кристина Горелик: Полторы тысячи рублей в качестве компенсации - полностью удовлетворили бывшего гангстера, завербованного спецслужбами, Алексея Лимонова. Ведь кроме денежной компенсации, суд заставил спецслужбы извиняться перед Лимоновым за свои промахи. С подробностями - Екатерина Лушникова из Вятки. Алексей Лимонов: В 90-е годы я стал преступным элементом и, как таковой, был гангстером. Впоследствии я был жестоко разочарован во всей этой преступной иерархии, так как вор в законе чуть не подписал мне смертный приговор. Екатерина Лушникова: Защитить бывшего гангстера Алексея Лимонова взялись сотрудники спецслужб. В обмен на собственную безопасность Алексей согласился стать секретным агентом Управления по борьбе с организованной преступностью. Алексей Лимонов: Мне предложили чисто на добровольной основе, без подписания всяких документов, а просто помочь своей родине. Моей темой, по которой я должен был работать в качестве якобы спецагента или секретного агента, это было оружие, терроризм, взрывчатка. Екатерина Лушникова: По заданию Управления по борьбе с организованной преступностью Алексей Лимонов вошел в контакт с торговцами оружием в дивизии имени Дзержинского в Москве. По информации тайного агента из Вятки столичными спецслужбами был захвачен целый арсенал оружия и взрывчатки. Все это спецназовцы завозили в Москву из горячих точек, а потом распродавали криминальным группировкам. За удачно проведенную операцию Алексею Лимонову была обещана государственная награда, но вместо этого он неожиданно оказался в тюрьме. Алексей Лимонов: Получилось так, что у меня дома до этого находилось несколько контрольных закупок оружия с ведома моего руководителя. То есть мне было разрешено держать это все под кроватью у себя дома, но в это действо вмешалась Федеральная служба безопасности плюс отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Екатерина Лушникова: Все смешалось в доме спецслужб, и одна не знала, что творила другая. В результате тайный агент УБОП был задержан сотрудниками ФСБ и обвинен как преступник, ему было предъявлено обвинение в незаконном хранении оружия. Свой 24-й день рождения Алексей Лимонов встретил в одиночной камере. Его выпустили на 12-е сутки, так ничего и не объяснив, лишь пожелав на прощание не болтать лишнего. Объяснения Алексей стал требовать через суд Октябрьского района Вятки. Алексей Лимонов: Я подал иск о незаконном привлечении к уголовной ответственности, незаконном лишении свободы. То есть этот иск очень долго не хотели принимать, тем более, против меня были все спецслужбы, а я был один. В результате я выиграл, мне принес извинения сам начальник нашего областного УВД генерал-лейтенант Рузлан. Екатерина Лушникова: Кроме того, суд обязал спецслужбы выплатить Лимонову моральную компенсацию - полторы тысячи рублей. Алексей Лимонов: Маленькая сумма, но приятно, скажем так. Екатерина Лушникова: Маленькую сумму Алексей потратил на конфеты ребятишкам своего двора, а из всего случившегося сделал такие выводы. Алексей Лимонов: Я понял одно, что людям нужно знать, во-первых, что даже в провинциальном городе, несмотря на то, что бывают очень крутые истории, можно добиться правды - раз. Во-вторых, заставить себя уважать даже спецслужбы. Нужно главное - высоко держать свою голову и, наверное, верить в то, что все-таки бог тебе поможет. Екатерина Лушникова для Радио Свобода, Вятка Кристина Горелик: Петр Пархоменко попросил прокомментировать эти ситуации партнера адвокатского бюро "Моргулян и Рахмилович" адвоката Андрея Рахмиловича. Андрей Рахмилович: Действительно, такая возможность есть, обратиться в суд за компенсацией и имущественного вреда, и морального вреда. Человек, который был в колонии или в тюрьме, понес большие имущественные убытки, которые подлежат возмещению, дело не только в моральном вреде. Ну и моральный вред, конечно, тем более. Размеры морального вреда должны определяться в зависимости, закон прямо говорит, в зависимости от индивидуальных особенностей данного человека. Потому суд, как говорит закон, должен учитывать степень физических и нравственных страданий, связанных с индивидуальными особенностями человека. Эта норма закона, позволяющая взыскивать моральный вред, очень сильно связана с личностью человека, который обращается за взысканием. Конкретному человеку должен быть возмещен причиненный ему моральный вред. Единственное, что я хочу сказать, закон, к сожалению, не предусматривает возможности обязать органы - судебные органы или органы следствия - извиниться перед гражданином, это, в общем, доброе дело самих органов. Суд может только обязать казну возместить причиненный вред. Но очень приятно, что в некоторых случаях, как в последнем случае с гангстером Лимоновым, извинились спецслужбы. Петр Пархоменко: Скажите, на ваш взгляд, нет ли такой опасности, что если эта практика, что незаконно отсидевшие в СИЗО или даже в тюрьме граждане будут подавать иски, требовать компенсации и так далее, не приведет ли этому к тому, как уже сейчас, насколько мне известно, есть такая практика, когда суд, даже если дело разваливается, но человек уже отсидел в СИЗО некий срок, назначает ему наказание ровно в виде вот этого срока, и освобождают его из зала суда? Андрей Рахмилович: Я думаю, что это никак не связано с угрозой выплаты возмещения вреда, поскольку такая тенденция, такая практика была в России, в Советском Союзе всегда: без всякого введения возможности требовать возмещения причиненного вреда. Просто суды не хотят подводить органы следствия. Государство хочет всегда, так сказать, оставаться чистым и незапятнанным. Нет, я думаю, что угроза того, что граждане будут требовать возмещения вреда, тем более, что возмещения, как вы видите, копеечного, эта угроза вряд ли будет заставлять суды выносить обвинительные приговоры, ограничиваясь отбытым. Вообще, в этих ситуациях все, конечно, зависит от личности судьи, который рассматривает дело. В России много приличных судей, много порядочных людей. Если на судей в каких-то регионах не оказывается давление, если судьи себя чувствуют более-менее независимыми, они ведут себя прилично, достойно. Кристина Горелик: Петр Пархоменко беседовал с партнером адвокатского бюро "Моргулян и Рахмилович" Андреем Рахмиловичем. На очереди рубрика Олега Панфилова "Власть и пресса". Олег Панфилов: На сайте Центра экстремальной журналистики более года назад был размещен текст Московской Хартии журналистов. Посетителям сайта было предложено не только ознакомиться с содержанием хартии, но и присоединиться к тем, кто ее создавал и подписывал. Как ни странно, но такие люди нашлись, немного, но они есть. На связи по телефону с нами Михаил Бергер, главный редактор интернет-проекта "Ежедневный журнал", а в студии - журналист Сейфали Ахундов, более известный как Алик Ахундов, корреспондент газеты "Коммерсант", который так же решил подписать этот документ, а точнее, этические правила журналиста. Надо так же отметить, что среди тех, кто подписывался под хартией после ее размещения на сайте Центра экстремальной журналистики, было несколько иностранцев. Михаил, 11 лет назад вы были одним из создателей хартии. Как вы относитесь к этому тексту сейчас? Михаил Бергер: Вы знаете, что касается этических принципов, ничего не изменилось всерьез, мои взгляды, по крайней мере, не изменились и, мне кажется, они стали еще более актуальны. Чем они менее почитаемы в нашей профессиональной среде, тем они, мне кажется, более актуальны. И мне кажется, что если люди не могут соблюдать какие-то из этих правил, то они хотя бы должны знать, что эти правила есть. Олег Панфилов: Да, но тогда, когда вы создавали эту хартию, вы подозревали, что ее могут подписать довольно много журналистов. Вы надеялись на то, что к вам присоединится большое количество журналистов или та группа, которая ее подписала (около 20 человек), и вы, таким образом, работу над хартией завершили? Михаил Бергер: Абсолютно нет. Я хочу вам сказать, что в 1994 году интернет не был так развит, как нынче, и мы не могли пойти этим путем замечательным, который вы на самом деле за нас сделали. Но хартия получила очень большую поддержку. Я хочу вам сказать, хартия вырабатывалась в довольно тяжелых спорах, жестких, некоторые людей просто из нашей компании откололись по ряду соображений, о чем-то мы не договорились. Но мне кажется, базовые вещи там учтены и главное, что это стало фактом материальной жизни и профессиональной среды. И эта хартия известна хорошо. Даже, в общем, я уверен, что люди, которые ее не подписывают, но по-настоящему профессиональный журналист старается придерживаться этих правил. Там есть 23 или 25 учредителей, основателей и все, кто к нам присоединился, в общем, довольно много людей на это откликнулось. И потом, я вам хочу напомнить, что именно хартия вместе с коллегами спасала Андрея Бабицкого, так странно пропавшего в Чечне. И тогда мы как-то скоординировали действия наших коллег из других изданий. Но это не профсоюз, как мы бы не решаем таких социальных проблем, хотя, между прочим, раздавали бронежилеты журналистам, которые работают в горячих точках. Мы твердо настаивали на том, чтобы никто из них не брал в руки оружие, потому что в этот момент он перестает быть журналистом. Это важно. Олег Панфилов: Спасибо, Михаил. Мы вернемся еще к судьбе хартии. Вопрос Алику Ахундову. Почему вы подписали эту хартию сейчас? Сейфали Ахундов: Прежде всего, наверное, потому, что текст, несмотря на то, что он написан 11 лет назад, показался мне чрезвычайно актуальным. Сказанное в этом документе - это как бы: азбучные аксиоматичные истины. Я хочу присоединиться к Михаилу. Но если коллеги не готовы их придерживаться, то они, по крайней мере, должны об этом знать. Я же посчитал для себя возможным и даже нужным декларировать то, что я не просто о них знаю, но и обязуюсь их придерживаться. С другой стороны, мне кажется, что любые попытки организованно провести некую границу между общественным и корпоративным, личным и корпоративным, они, на мой взгляд, обречены на провал. Олег Панфилов: По всей видимости, Алик считает, что профессия журналиста - это профессия индивидуала, то есть достаточно индивидуальная, и когда журналисты пытаются объединиться под какими-то общими правилами, то у них ничего не получится. Михаил, что вы думаете? Михаил Бергер: Во-первых, еще раз признателен своему коллеге, который так же смотрит на те вещи, которые мы обсуждали 11 лет назад и которых все это время стараемся придерживаться. Но здесь очень важный момент. Если я правильно понял Алика, он говорит о том, что есть общечеловеческие принципы и не может быть отдельных принципов для пожарников, для журналистов, для врачей и так далее. Но есть же специфические возможности, которые представляют профессию. Журналист может попасть в зону боевых действий, а просто человек не может, он должен быть на какой-то стороне. И журналист, воспользовавшись своей привилегией, не должен как бы участвовать тогда ни на какой стороне. А гражданин, он как-то выбирает уже свой путь, выбирает какую-то сторону. Поэтому есть некие специфические правила. Просто человеку не нужно добывать информацию, а журналисту нужно. Может ли он платить источнику информации или не может? - важный вопрос. Может он принимать деньги от источника информации или не может? Это, в общем, не только журналистская вещь, но она не касается водителя троллейбуса, она не касается, может быть, химика какой-нибудь академии. Олег Панфилов: Михаил, но не кажется ли вам, что на самом деле сейчас проблемы российских журналистов не столь серьезные? Потому что, во-первых, журналистов уже не пускают на войну. Во-вторых, наверное, не так уж и много предлагают сейчас денег, поскольку пресса уже давно выстроена. Вопрос к Алику Ахундову. Считает ли он все-таки делом неиндивидуальным защиту своих коллег, например, во время митингов, демонстраций, организаций каких-либо акций протеста в защиту кого-либо? Сейфали Ахундов: Я уверен, что защищать граждан, в том числе и моих коллег, которые являются равноправными гражданами России, призваны законы этой страны. И если этого не происходит, то эту ситуацию нужно рассматривать с совершенно другой точки зрения, как ситуацию кризисную и по определению ненормальную. Я хочу добавить только, что еще мне чрезвычайно импонировало в хартии. Дело в том, что я обратил внимание, там напрочь отсутствует модная нынче либеральная риторика и какие-либо призывы к революциям, в том числе и революции в сознании. А что касается той роли, которую хартия сыграла, в том числе и защищая профессиональные интересы моих коллег и, наверное, и мои тоже, то, наверное, тогда, 11 лет назад, такой документ действительно был необходим и это был документ, который выполнял свою функцию. Олег Панфилов: Михаил, последний вопрос к вам. Скажите, вы сейчас переписали бы эту хартию, добавили бы или убрали какие-либо пункты из этой хартии? Михаил Бергер: Я, может быть, добавил еще бы несколько пунктов, поскольку 11 лет не проходят даром, приобретается какой-то опыт. Я бы, конечно, ужесточил некоторые правила, я бы добавил несколько таких (поддержу уже Алика) общечеловеческих ценностей. Что я имею в виду? Если внимательно почитать Библию, Ветхий Завет, там одно из главных правил - не лжесвидетельствуй. Вот один из самых страшных смертных грехов - это ложная информация. И никаких цели - ни пиар-цели, никакие другие - не могут оправдать использование лжи. Вот надо как-то присмотреться внимательно к этим фундаментальным правилам и, в общем, может быть, уже их ввести с той же библейской безальтернативностью: не ври, не лги, не лжесвидетельствуй. Кристина Горелик: Олег Панфилов беседовал с главным редактором "Ежедневного журнала" Михаилом Бергером и корреспондентом газеты "Коммерсант" Сейфали Ахундовым. Главный герой сегодняшней рубрики "Персона" - Валентина Афанасьева, помогающая в Пскове защитить свои права молодым юношам призывного возраста и военнослужащим срочной службы. Слово Анне Липиной. Анна Липина: У Валентины Афанасьевой трое своих уже взрослых детей, а еще: сотни парней, которым она помогает защищать их права. По профессии Валентина Афанасьева - инженер-строитель, однако вот уже 7 лет она занимается общественной работой, возглавляя псковскую общественную организацию "Совет солдатских матерей", занимающуюся правами призывников и военнослужащих-срочников. А началось все с того момента, как старшего сына Валентины Афанасьевой в 1994 году призвали на воинскую службу. Валентина Афанасьева: Служба у него прошла нормально. Но самое главное, я поняла, что проблемы-то в армии огромные, несмотря на то, что, в общем-то, он служил-то без многих проблем. Анна Липина: Второй сын Валентины Афанасьевой по состоянию здоровья служить в армии не смог. Валентина Афанасьева: Когда пройдешь весь этот путь, защищая права своего сына, второго сына, не служить в армии по состоянию здоровья, как первооткрыватель - получается так. И организации здесь такой не было, которая могла бы мне помочь. Поняла, просто тут необходима эта организация и была готова помогать другим людям. Анна Липина: Так в Пскове появилась общественная организация "Совет солдатских матерей". В ее штате всего 2 сотрудника - сама Валентина Афанасьева и ее единомышленница и заместитель Наталья Гулевская. Эти женщины за 7 лет своей работы получили около 5 тысяч обращений за советом, консультацией и помощью. Валентина Афанасьева: Заниматься защитой прав человека в любой сфере очень тяжело. Почему-то в нашем государстве так складывается, что если человек заявляет о своих правах, получает какие-то проблемы. Права нарушаются, к сожалению. Поэтому все зависит от каждого отдельно взятого человека, как он сможет этого добиться. Анна Липина: Как говорит Валентина Афанасьева, за все эти годы ей много раз хотелось все бросить, вернуться в свою профессию или просто заниматься чем-то другим, менее конфликтным и более доходным. Валентина Афанасьева: Вот мысль такая возникнет, а потом - а как же вот я не помогу тому и другому, что с ним будет, если он вообще ничего не знает, он просто может и не вернется из армии-то, если я что-то для него не сделаю. И опять приходишь, опять этим занимаешься, независимо от того, есть ли финансирование организации. Ведь никто же нашу организацию не финансирует. Выиграем мы грант - значит, мы работаем по этому гранту, если нет - то и нет. Анна Липина: О Валентине Афанасьевой говорит ее коллега Наталья Гулевская. Наталья Гулевская: В работе этот человек крайне исполнительный, крайне обязательный и крайне дотошный: если Валентина Владимировна сказала - то это будет сделано. Анна Липина: Каждый день в небольшом помещении на окраине Пскова Валентина Афанасьева бесплатно консультирует юношей и их родителей. Особенно много обращений к "солдатской маме" поступает весной и осенью - в дни призыва на воинскую службу. Валентина Афанасьева: Раньше строила дома, а теперь пытаемся построить правовое общество, гражданское общество. Для радио Свобода, Анна Липина, Псков Кристина Горелик: На этом мы завершаем программу Дорога Свободы. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
